Александр Дюма - Паж герцога Савойского

Увидев издалека Леону, Эммануил пришпорил коня: он был счастлив увидеть ее и боялся, что она еще бледнее и ближе к могиле, чем в прошлый раз.

Леона, наверное, предвидела, какое впечатление на ее возлюбленного произведет ее лицо: она накрылась вуалью.

Эммануил вздрогнул, увидев ее: она походила на тот призрак под вуалью, о явлении которого она ему рассказывала год назад.

Он дрожащей рукой откинул покрывало, и на глазах у него появились слезы.

Кожа Леоны стала белой, как паросский мрамор, взгляд был готов угаснуть, а голос стал едва слышен. Видно было, что она с трудом заставляет себя жить.

Когда она увидела своего обожаемого герцога, щеки ее слегка порозовели. Сердце ее все еще жило, и каждым своим биением говорило: «Я люблю тебя!»

Стол был накрыт, но Леона не притронулась к еде: казалось, земные нужды и слабости уже покинули ее.

После завтрака она взяла Эммануила за руку, и они снова пошли через деревню тем путем, каким шли год назад.

На этот раз они уже не видели обеспокоенных крестьян, стоявших и беседовавших о достоинствах и недостатках герцога: прошел год, и за это время они его узнали. Война не вышла за пределы трех долин, и мир постепенно сделал свое благое дело; французские гарнизоны ушли из городов, разорявшихся ими последние двадцать три года, и суд был равно беспристрастен и к великим и к малым. А потому каждый занимался своим делом: крестьянин — на пашне, а ремесленник — в мастерской.

Все благословляли герцога и выражали единственное желание: чтобы принцесса Маргарита дала наследника Савойскому престолу.

И каждый раз, когда такое пожелание произносилось вслух перед этими двумя гуляющими чужеземцами, Эммануил вздрагивал и украдкой смотрел на Леону.

Леона улыбалась и отвечала за герцога:

— Господь, который вернул нам нашего обожаемого государя, не оставит Савойю своей милостью.

Пройдя через деревню, Леона пошла по той же дороге, что и год тому назад, и через четверть часа ходьбы они очутились перед часовней, возвышавшейся на том месте, где за год до этого герцог воткнул ветку ивы, на которую села неведомая птица и пропела свою чудную песню.

Это была одна из тех изящных часовен, что часто воздвигались в шестнадцатом веке; построена она была из красивого розового гранита, добывавшегося в Тессинских горах. В позолоченной нише серебряная Богородица протягивала прохожим своего божественного сына, благословлявшего их протянутой рукой.

Эммануил, благочестивый, как рыцарь времен крестовых походов, преклонил колено и прочитал молитву.

Пока он молился, Леона стояла рядом, положив руку ему на голову. Потом, когда он кончил, она сказала:

— Мой возлюбленный герцог, на этом самом месте год назад вы пообещали мне, даже поклялись, что, если по возвращении в замок Верчелли вы увидите, как я и предсказала, Шанка-Ферро, привезшего письмо от герцогини Маргариты, вы будете с тех пор верить всему, что я скажу, сколь бы ни странными показались вам мои слова, и последуете моим советам, сколь бы непонятными они ни были.

— Да, я это обещал, — ответил герцог, — будь спокойна, я это помню.

— Шанка-Ферро был в Верчелли?

— Да, был.

— И он приехал тогда, когда я сказала?

— Когда пробило три часа, он въезжал во двор.

— Он привез письмо от принцессы Маргариты?

— Это первое, что он мне вручил, увидев меня.

— Значит, ты готов следовать моим советам, не обсуждая их?

— Когда ты говоришь со мной, Леона, мне кажется, что твоими устами говорит сама Богоматерь, перед чьим образом я только что преклонил колени.

— Тогда слушай. Я снова видела свою мать. Эммануил вздрогнул точно так же, как год назад, когда

Леона произнесла такие же слова.

— Когда? — спросил он.

— Прошлой ночью.

— И… что она тебе сказала? — с невольным сомнением спросил он.

— Ну вот, — с улыбкой сказала Леона, — ты снова начал сомневаться.

— Нет, — промолвил герцог.

— Итак, на этот раз я начну с доказательств. Эммануил приготовился слушать.

— Перед отъездом в Верчелли ты написал принцессе Маргарите, чтобы она к тебе приехала?

— Да, это так, — удивленно подтвердил Эммануил.

— Ты ей написал, что будешь ждать ее в Ницце, куда она приплывет морем из Марселя.

— Ты и это знаешь?! — воскликнул герцог.

— И добавил, что из Ниццы ты повезешь ее в Геную берегом моря, через Сан-Ремо и Альбенгу?

— Боже мой! — прошептал Эммануил.

— А оттуда прекрасной долиной Бормиды через Кераско и Асти до Турина?

— Все это так, Леона! Но, кроме меня, никто не знает содержания этого письма, и я вручил его гонцу, в котором был уверен…

Леона улыбнулась.

— Разве я не говорила тебе, — сказала она, — что я снова видела свою мать?

— И что из этого?

— Мертвые знают все, Эммануил!

Невольно объятый ужасом, герцог отер платком пот со лба.

— Придется тебе верить! — прошептал он. — Ну и что же дальше?

— Так вот, мой милый Эммануил, что мне сказала мать: «Завтра ты увидишь герцога: ты уговоришь его уехать ночью с герцогиней Маргаритой через Тенду и Кони, а берегом моря отправить пустые носилки в сопровождении Шанка-Ферро и ста хорошо вооруженных солдат».

Эммануил вопросительно взглянул на Леону.

— «Речь идет о спасении Савойи!» Вот что сказала мне моя мать, Эммануил, и вот что я тебе говорю в свою очередь: ты обещал, больше того — ты поклялся следовать моим советам, поклянись мне, Эммануил, что ты поедешь с герцогиней через Тенду и Кони, а Шанка-Ферро с пустыми носилками в сопровождении ста хорошо вооруженных солдат поедет берегом моря.

Герцог на минуту заколебался: его мужество и воинская гордость противились этому обещанию.

— Эммануил, — прошептала Леона, грустно качая головой, — может быть, это последняя моя просьба к тебе!

Эммануил протянул руку к часовне и поклялся.

Эммануил Филиберт назначил принцессе Маргарите свидание в Ницце, во-первых, для того, чтобы снова оказать честь своему верному городу, а во-вторых, потому, что приезд герцогини пришелся на январь, и он хотел, чтобы она увидела улыбающуюся сторону лица его земель — вечную весну Ниццы и Онельи.

Принцесса Маргарита в самом деле прибыла в середине января и сошла на землю в порту Вильфранш; ее очень задержали празднества, которые ей устраивали в Марселе: Марсель приветствовал ее в двух качествах — и как тетку короля Карла IX, в ту пору царствовавшего, и как герцогиню Савойскую; старый фокейский город оказал ей как носительнице этих двух титулов тысячу почестей.

В Ницце герцог и герцогиня провели четыре месяца.

Герцог воспользовался этим, чтобы ускорить строительство заказанных им галер: некий калабрийский корсар по имени Оккьяти, вероотступник, перешедший в мусульманство, совершал набеги в Корсике и на берегах Тосканы; говорили даже, что какое-то подозрительное судно видели в водах Генуэзской ривьеры.