Александр Дюма - Инженю

Инженю его ждала: она видела, как Оже входил в дом.

Оже сразу взял правильный тон; Инженю ответила ему гордым молчанием.

— Простите меня, — упав на колени, взмолился он. — Я не виноват. Неужели вы можете ненавидеть меня за то, что я уступил угрозам? Воспитанный в страхе перед сильными мира сего, я решил, что мы все пропадем, если один из самых могущественных вельмож королевства обратит на нас свой гнев; господин граф д'Артуа приказал мне действовать так, как я поступил; он грозил мне великим множеством наказаний, намеревался упрятать меня в Бастилию, казнить и заточить в тюрьму вас и вашего отца! Он оставил мне выбор между нашей нищенской жизнью или богатством на свободе.

Инженю поджала губы в гримасе глубочайшего презрения.

Это было ее единственным ответом.

— Не держите на меня зла, — продолжал Оже, — ведь вас спас Бог! Я думал прийти сюда и убить подлеца-принца в ваших объятиях; но я не спас бы вашу честь и погубил бы вашу жизнь, мою, погубил бы всех, кто вам дорог. За это убийство меня приговорили бы к смертной казни, позор и эшафот погубили бы всех нас. Поймите меня, Инженю: по моим расчетам, подсказанным страхом, я признаю это, вы не должны были бы знать о преступлении, которое бы вас обесчестило; принц исчез бы, не узнанный вами; на другой день вы стали бы принадлежать мне, так что прошлое больше не огорчало бы вашу память…

— Замолчите! — вскричала она, трепеща от гнева. — Довольно! Вы мне противны! Вы думаете, что смягчите ваше преступление, ссылаясь в свое оправдание на страх?

— Но, по-моему…

— О, повторяю, молчите!

— Инженю!

— Значит, я вышла замуж за подлеца! Значит, перед Богом я взяла мужа, который, вместо того чтобы защищать меня, рискуя жизнью, как заповедует поступать мужьям Священное Писание, предает и бесчестит меня, спасая собственную шкуру! Вы подлец, и вы еще просите меня простить вас? Да, я выгоняю вас потому, что вы подлец! Именно потому, что вы подлец, я не прощаю вас и не прощу никогда!

Оже продолжал стоять на коленях.

Он, правда, поднял голову и молитвенно сложил на груди руки.

Но презрение Инженю к этому человеку, казалось, стало еще сильнее, если такое вообще было возможно.

— Встаньте, если хотите, — сказала она, — или упивайтесь вашим бесчестием, если вам так нравится: меня это не волнует.

— Но дайте мне хотя бы надежду!

— Надежду на что?

— На прощение.

— Никогда!

— В конце концов, как мы будем жить?

— Так, как жили до свадьбы.

— Отдельно?

— Абсолютно.

— Но что скажут люди?

— Мне это совершенно безразлично!

— Они станут подозревать…

— Я расскажу все.

— Инженю, вы хотите меня погубить?

— Да, если только вы приблизитесь ко мне.

— Короче, чего вы хотите?

— Жить раздельно!

— А ваш отец?

— Я добиваюсь от моего отца всего, чего хочу; я объясню отцу, что вы внушаете мне непреодолимое отвращение и не солгу, ибо это чистая правда.

— А я скажу ему, что вы завели любовника!

— Вполне может быть, что вы не ошибетесь.

— Я ваш муж и убью вашего любовника!

— А я постараюсь устроить так, чтобы он убил вас. Оже вздрогнул и испуганно отпрянул, видя глаза Инженю, в которых пылал огонь гнева и добродетели.

«Она на это способна», — подумал он.

— Значит, вы мне угрожаете убить или заказать убийство господина Кристиана?

— Он ваш любовник, так ведь?

— Не ваше дело… Вы угрожали, да или нет? Будьте мужественным хоть раз в жизни!

— Я не угрожаю — я прошу пощады!

— Встаньте; вы не стоите даже того, чтобы я на вас сердилась.

— Что я буду здесь делать?

— Все, что захотите.

— Где питаться?

— Будете столоваться вместе с нами.

— Где жить?

— Наверху, в мансардах прислуги, есть свободная комната; ее и займете.

— Но это невозможно!

— Если она вам не подходит, отправляйтесь в другое место.

— Я останусь здесь, у вас, ибо это мое право!

— Попробуйте! Я постучу в стену и позову отца. Оже заскрежетал зубами. Но Инженю, совершенно невозмутимая, продолжала:

— Вы расстались со мной навсегда. Не пытайтесь застать меня врасплох, чем-то опоить, не пытайтесь прибегнуть к какому-либо из ваших гнусных средств, ведь после любого сна бывает пробуждение, и я, очнувшись, прикончу вас как собаку.

— Как вы простодушны! — заметил Оже, злобно ухмыляясь.

— Не правда ли? Да, я простодушна и правдива, и вы сами в этом убедитесь.

— Значит, вы меня выгоняете?

— Вовсе нет; по закону на вашей стороне все права; жить здесь, под моей крышей, тоже ваше право.

— Я не согласен.

— Как вам угодно.

— Позднее я подумаю.

— Я тоже, но решения своего не изменю.

— Прощайте, сударыня.

— Прощайте, сударь.

Вот почему Оже вышел из дома, когда Кристиан увидел его из угла, где прятался; вот как обстояли дела, когда Кристиан отправился в Королевский сад, где Инженю назначила ему свидание.

Королевский сад, переименованный в эпоху Революции в Ботанический, люди тогда посещали гораздо реже, чем теперь.

Ведь Париж тогда насчитывал на треть меньше жителей, и по одной этой причине в сад приходило на треть меньше гуляющих.

И животных в нем было не слишком много, а следовательно, они не привлекали такого внимания, какое вызывают в наши дни.

Наверное, там, как и сегодня, пребывал медведь по кличке Мартен, который забирался на дерево, пожирал пирожные и все, что ему давали; испокон веков медведей зовут Мартенами.

Но там не было богатой коллекции гиен и шакалов, которая обязана своим появлением в Париже покоренной нами Африке и которая угрожает заменить этими интересными животными не только все прочие породы, но и вообще все виды живых существ.

Там отсутствовал также поэтичный, томный и грустный жираф, чья смерть, хотя и случившаяся несколько лет назад, даже в наши дни воспринимается завсегдатаями Королевского сада как недавняя горестная утрата. Мало того, что жирафа не было в те времена в саду: ученые, эти великие ниспровергатели всего и вся, дошедшие даже до отрицания Бога, не признавали жирафа и относили камелеопарда к числу упомянутых у Геродота и Плиния сказочных животных, вроде грифона, единорога и василиска!

Итак, в ту далекую эпоху в Королевском саду было меньше посетителей и гуляющих, чем их приходит в Ботанический сад в наши дни.

Утром того блаженного дня, что должен был соединить влюбленных, начал накрапывать чудесный, мягкий и редкий дождик: он способен помешать праздношатающимся заполнять аллеи общественных садов, но, к счастью, не может помешать влюбленным беседовать, охотникам — бродить по лесам, а рыболовам — забрасывать удочки.

Весной, во время пробуждения природы, эта погода прелестна тем, что опьяняет все наши чувства запахами и навевает воспоминания; эта погода возвращает аромат листве и расстилает под легкими стопами прохожих зеленую траву. Осенью эта погода печальна и неприветлива, ибо ничем не напоминает о золотоволосой богине урожая и знойном июльском солнце, а наоборот, предвещает уныние будущей зимы; она печальна и неприветлива, ибо с ветвей облетают последние желтые листья и размокает земля, на которой шаги прохожих оставляют глубокие и грязные следы.