Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга первая

— Вы приглашены королем в Казерту? — воскликнула Луиза с удивлением, и в нем выразилось ее не особенно лестное мнение насчет милости, которой удостоился молодой банкир, — сидеть за столом Фердинанда, самого вульгарного простолюдина на улицах и самого спесивого короля в своих покоях. — Что ж, от души поздравляю вас, господин Андреа!

— Вы правы, сударыня, что удивляетесь чести, оказываемой сыну банкира, — заметил молодой человек, несколько задетый тоном, каким Луиза поздравляла его. — Но разве вы не слышали, что Людовик Четырнадцатый, каким бы ни был он аристократом, пригласил на обед в Версаль банкира Самюэля Бернара, у которого собирался занять двадцать пять миллионов? Так вот, оказывается, королю Фердинанду требуется сумма не меньшая, чем его предку Людовику Четырнадцатому, а поскольку мой отец — неаполитанский Самюэль Бернар, то король приглашает его сына Андреа Беккера на обед в Казерту, представляющую собою Версаль его величества Фердинанда, а чтобы быть уверенным, что двадцать пять миллионов не ускользнут от него, он повесил на шею ничтожества, приглашенного к обеду, недоуздок, с помощью которого он рассчитывает привести банкира к его денежному сундуку.

— Вы истинный остроумец, господин Андреа. Не впервые, поверьте, я убеждаюсь в этом, и вы могли бы получать приглашения ко всем владыкам мира, если бы при помощи одного только ума можно было отворять ворота королевских замков. Вы сравнили вашего отца с Самюэлем Бернаром, господин Андреа; мне хорошо известны его безупречная честность и широта в ведении дел, поэтому я вполне принимаю ваше сравнение. Самюэль Бернар был благородный деятель, который не только в царствование Людовика Четырнадцатого, но и при Людовике Пятнадцатом оказал Франции великие услуги. Что вы так смотрите на меня?

— Я не смотрю на вас, сударыня, я вами восхищаюсь.

— Почему?

— Потому что вы, вероятно, единственная в Неаполе женщина, знающая, кто такой Самюэль Бернар, и обладающая талантом сказать комплимент человеку, который сам понимает, что, явившись к вам с простым визитом, предстает перед вами в весьма нелепом наряде.

— Может быть, мне следует извиниться перед вами, господин Андреа? Я готова.

— Нет, нет, сударыня! Любая саркастическая фраза, срываясь с ваших уст, превращается в реплику прелестной беседы, которую даже самый тщеславный человек желал бы продолжить, хотя бы и в ущерб собственному самолюбию.

— Право же, господин Андреа, вы начинаете смущать меня, и, чтобы выйти из затруднительного положения, я хочу спросить у вас: что, через Мерджеллину проложена какая-нибудь новая дорога в Казерту?

— Такой дороги, сударыня, нет, но в Казерте мне надо быть только к двум часам, и я подумал, что успею переговорить с вами по делу, относящемуся как раз к моей поездке туда.

— Боже мой! Уж не хотите ли вы, сударь, воспользоваться проявленным вам благоволением, чтобы просить о назначении меня фрейлиной королевы? Предупреждаю вас сразу же, что я откажусь.

— Избави меня Боже! Хоть я и преданный слуга королевского семейства и готов пожертвовать ради него жизнью, а как банкир — большим, чем жизнь: всем своим капиталом, все же я знаю, что существуют души непорочные, которым надо держаться подальше от мест, где приходится дышать особым воздухом. Точно так же люди, желающие сохранить здоровье, должны избегать миазмов Понтийских болот и испарений озера Аньяно; но золото — металл стойкий, и ему не опасно появляться в таких местах, где горный хрусталь может помутнеть. Наш банкирский дом затевает, сударыня, большую сделку с королем; король удостоил нас чести, заняв у нас двадцать пять миллионов, причем заем гарантирован Англией; это дело верное, и капитал может принести семь-восемь процентов годовых вместо обычных четырех-пяти. В наш банк вложены ваши полмиллиона, сударыня. Теперь у нас будут просить купоны этого займа, в который сами мы вкладываем восемь миллионов. И я пришел узнать у вас, прежде чем это дело будет предано гласности, не желаете ли вы принять в нем участие?

— Дорогой господин Беккер, я бесконечно благодарна вам за предложение, — ответила Луиза, — но вы знаете, никаких дел, особенно денежных, я не касаюсь: всем ведает муж. В этот час — вам ведь известны привычки кавалера — он, вероятно, беседует, стоя на своей лесенке, с его королевским высочеством принцем Калабрийским; следовательно, если вы желали повидаться с господином Сан

Феличе, вам надо было бы направиться в дворцовую библиотеку, а не сюда. К тому же присутствие престолонаследника куда лучше, чем мое, оправдывало бы ваш парадный костюм.

— Как вы жестоки, сударыня, к человеку, столь редко имеющему случай приветствовать вас! Разве мог он не поспешить воспользоваться такой возможностью?

— А разве, — возразила Луиза самым простодушным тоном, — кавалер не говорил вам, господин Беккер, что мы всегда дома по четвергам от шести до десяти вечера? Если он забыл сказать вам об этом, — говорю вместо него я, если же вы просто забыли — напоминаю.

— Сударыня! Сударыня! — воскликнул Андреа. — Будь на то ваша воля, вы составили бы счастье человека, любившего вас, а теперь он может только преклоняться перед вами.

Луиза обратила на него спокойный взор своих черных глаз, ясных, как алмаз Нигритии, потом подошла и протянула ему руку.

— Господин Беккер, — сказала она, — когда-то вы оказали мне честь, попросив у Луизы Молина руку, которую ныне протягивает вам жена кавалера Сан Феличе. Если бы я позволила вам пожать ее не только как другу, это значило бы, что вы ошиблись во мне и обратились к женщине, недостойной вас; отдать предпочтение кавалеру, а не вам побудила меня не мимолетная прихоть; он в три раза старше меня, в два раза старше вас; я предпочла его потому, что была полна дочерней благодарности к нему; каким он был для меня два года назад, таким остается и теперь. Будьте же и вы тем, кем кавалер, весьма уважающий вас, предложил вам быть, то есть моим другом, и докажите, что вы достойны этой дружбы. Вы докажете это, если никогда не станете напоминать об обстоятельствах, когда мне пришлось обидеть отказом — впрочем, без тени недоброго чувства — благородное сердце, в котором теперь не должно оставаться ни злобы, ни надежды.

Потом, с достоинством сделав реверанс, она прибавила:

— Кавалер будет иметь честь посетить вашего отца и даст ему соответствующий ответ.

— Вы не позволяете ни любить вас, ни боготворить, — ответил молодой человек, — но вы не можете запретить восхищаться вами.

И он удалился, благоговейно поклонившись и подавив вздох.

Что же касается Луизы, она, едва заслышав шум удаляющейся кареты Беккера и не сознавая в своей молодой наивности, насколько ее поведение противоречит морали, которую она только что сама проповедовала, бросилась в коридор и вернулась в комнату раненого живо и легко, словно птичка, возвращающаяся в свое гнездо.