Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга первая

— Сударь, — сказал он. — король еще волен в выборе: отдать предпочтение вам или мне, вашему плану или моему. Быть может, и в самом деле, приступая к войне, которая заслуживает названия священной, лучше обратиться к Петру Отшельнику, чем к Готфриду Бульонскому, — добавил он, смеясь, хоть и через силу.

Король не вполне ясно представлял себе, кто такие Петр Отшельник и Готфрид Бульонский; но, хотя в душе он и подсмеивался над Макком, обидеть генерала ему не хотелось.

— Полно, дорогой генерал! — воскликнул он, — что касается меня, я считаю ваш план превосходным, и, как вы сами видели, все собравшиеся такого же мнения: они его одобрили. Я принимаю его от начала до конца и не хочу решительно ничего в нем менять. Ну вот, теперь армия у нас имеется. Хорошо. Имеется и главнокомандующий. Прекрасно, прекрасно! Недостает только денег. Что скажешь, Коррадино? — продолжал король, обращаясь к министру финансов. — Ариола показал нам своих воинов, а ты покажи свои денежки.

— Как изволите знать, ваше величество, недавние расходы на оснащение и обмундирование армии совершенно опустошили казну, — отвечал тот, к кому с такой прямотой обратился король.

— Плохи дела, Коррадино, плохи. Мне всегда говорили, что деньги — нерв войны. Вы слышали, сударыня: денег нет.

— Государь, — ответила королева, — деньги у вас появятся, как появились армия и главнокомандующий, а пока что вы располагаете миллионом фунтов стерлингов.

— Отлично, — сказал король. — Но кто же тот алхимик, который так удачно добывает золото?

— Сейчас я буду иметь честь его вам представить, — отвечала королева, направляясь к тем же дверям, откуда в зал недавно вступил генерал Макк.

Затем, обращаясь к кому-то, кого еще не было видно, она спросила:

— Не соблаговолит ли ваша светлость подтвердить королю то, что я сейчас имела честь ему сказать, а именно, что для войны с якобинцами у нас не будет недостатка в деньгах?

Все взоры обратились к дверям, и на пороге появился сияющий Нельсон; за его спиной, словно райская тень, виднелась легкая фигурка Эммы Лайонны, только что заплатившей первым поцелуем за преданность Нельсона и субсидии Англии.

Появление Нельсона в такую минуту было знаменательно: злой гений Франции явился лично, чтобы принять участие в Государственном совете Неаполя и поддержать ложь и предательство Каролины могуществом своего золота.

Нельсона знали все, кроме генерала Макка, который, как было сказано, прибыл ночью. Королева подошла к Макку и, взяв за руку, подвела будущего победителя при Чивита Кастеллана к победителю при Абукире.

— Представляю героя на суше герою на море. Нельсону этот комплимент, по-видимому, пришелся не совсем по вкусу, но в данную минуту он был в слишком хорошем расположении духа, чтобы обидеться на такое сопоставление, гораздо более лестное для его соперника. Он вежливо приветствовал Макка, потом обратился к королю:

— Государь, я счастлив, что могу сообщить вашему величеству и господам министрам, что я наделен полномочиями моего правительства, чтобы от имени Англии обсудить, с вами все вопросы, относящиеся к войне с Францией.

Король понял, что его перехитрили: пока он дремал, Каролина связала его по рукам и ногам, как опутали Гулливера в Лилипутии; ему поневоле пришлось смириться, однако он еще попытался ухватиться за последнее возражение, мелькнувшее в его уме.

— Однако известно ли вашей светлости, — сказал он, — сколь серьезны затруднения, с какими мы столкнулись? Наш министр финансов, зная, что мы в кругу друзей, а от друзей ничего не скрывают, только что откровенно признался, что казна наша опустошена; вот я и напомнил, что без денег не возможна никакая война.

— И ваша величество проявили здесь, как всегда, глубочайшую мудрость, — отвечал Нельсон, — но вот, к счастью, полномочия господина Питта, позволяющие мне сразу же преодолеть это препятствие.

И Нельсон выложил на стол документ, составленный в следующих выражениях.

«Лорд Нельсон, барон Нильский, уполномочен по прибытии в Неаполь договориться с сэром Уильямом Гамильтоном, нашим послом при дворе Обеих Сицилии, относительно поддержки нашего августейшего союзника, короля Неаполя, во всех вопросах, касающихся войны с Французской республикой.

У.Питт.

Лондон, 7 сентября 1798 года».

Актон перевел несколько строк, обращенных Питтом к королю, а тот подозвал к себе кардинала, как бы нуждаясь в помощи перед лицом нового союзника королевы.

— Стало быть, если королева не ошибается, ваша милость может предоставить в наше распоряжение… — начал было Фердинанд.

— Миллион фунтов стерлингов, — сказал Нельсон. Король обернулся к Руффо, как бы спрашивая, что представляет собою миллион фунтов стерлингов. Руффо понял короля.

— Приблизительно пять с половиной миллионов дукатов, — ответил он.

— Гм! — проронил Фердинанд.

— Эта сумма — только первый взнос, на ближайшие расходы.

— Но ведь, пока вы уведомите ваше правительство о переводе нам этой суммы, пока еще ее нам переведут и до того, наконец, как она прибудет в Неаполь, пройдет немало времени. Сейчас осеннее равноденствие, а кораблю потребуется месяц или полтора, чтобы доплыть до Англии и возвратиться; за такой срок французы, чего доброго, успеют добраться до Неаполя.

Нельсон собрался ответить, но королева перебила его.

— На этот счет, ваше величество, можете не беспокоиться, — сказала она, — французы сейчас не в состоянии воевать с нами.

— Однако войну они нам объявили.

— Кто объявил?

— Посол республики. Право, можно подумать, что я сообщаю вам новость. Королева презрительно улыбнулась:

— Гражданин Гара чересчур поторопился. Он повременил бы со своими воинственными демонстрациями, если бы знал, в каком положении находится генерал Шампионне в Риме.

— А вы знаете о положении генерала Шампионне лучше, чем сам посол, не так ли, сударыня?

— Думаю, что намного лучше.

— Вы переписываетесь со штабом республиканского генерала?

— Я не стала бы доверять сведениям, полученным от иностранцев, государь.

— Значит, вы получили сведения от самого генерала Шампионне?

— Вот именно. Могу показать вам письмо, которое посол Республики получил бы сегодня утром, если бы он не поспешил уехать вчера вечером.

И королева вынула из конверта письмо, которое сбир Паскуале Де Симоне похитил накануне у Сальвато Пальмиери и отдал в «темной комнате» королеве. Каролина подала его королю.

Король взглянул на него.

— Оно по-французски, — сказал он таким тоном, словно говорил: «Оно по-древнееврейски».

Потом добавил, передавая бумагу кардиналу, как бы доверяя ему одному: