Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая

— Должен ли я ждать ответа?

— Я ведь не знаю, кто будет хозяином Неаполя к твоему возвращению, так что ответом послужит для нас условный знак; этот знак скажет мне все. Микеле условился с тобой о вознаграждении?

— Да, — отвечал гонец. — Рукопожатие, когда я вернусь.

— Ну что ж, — сказал Сальвато. — Я вижу, что в Неаполе еще не перевелись настоящие люди. Иди, брат, и да ведет тебя Господь!

Гонец вышел.

— А теперь, Микеле, — молвил Сальвато, — подумаем о ней.

— Жду вас, командир, — ответил лаццароне.

Сальвато пристегнул саблю, засунул за пояс пару пистолетов, приказал слуге-калабрийцу ждать его в полночь на площади Мола, имея наготове двух верховых лошадей, и вместе с Микеле вышел на улицу Толедо. Затем он свернул на улицу Кьяйа и берегом моря прошел до самой Мерджеллины.

По мере того как он приближался к Дому-под-пальмой, до него все яснее доносилось нечто вроде странного псалмопения.

Под окном столовой он заметил высокую фигуру, которая жалась к стене, неподвижным силуэтом вырисовываясь на ее фоне.

Микеле первым узнал албанскую колдунью, каждый раз появлявшуюся перед Луизой в решительные минуты ее жизни.

Он придержал Сальвато за руку, подав ему знак прислушаться к пению колдуньи. Та уже заканчивала свою песню, но друзья успели расслышать следующие слова:

Северных ветров настали сроки, Ласточка на юг летит от нас. Вслед лети, голубка, в путь далекий! Ведь путем весны не в первый раз Птицам возвращаться! В добрый час!

— Войдите к Луизе, — шепнул Микеле Сальвато, — а я задержу Нанно, и если Луиза захочет с ней посоветоваться, кликните нас.

У Сальвато был ключ от садовой калитки; как мы уже говорили, все тайны, какие обычно окружают только что зародившуюся робкую любовь, к этому времени если не открылись полностью, все же несколько прояснились, хотя постигнуть их могли пока лишь близкие друзья.

Сальвато только притворил калитку, поднялся на крыльцо, толкнул дверь в столовую и увидел Луизу, стоящую у прикрытого жалюзи окна.

Ясно было, что она не пропустила ни одного стиха из баллады, пропетой колдуньей.

Заметив Сальвато, она подошла и с печальной улыбкой положила голову ему на плечо.

— Я еще издали видела, как шли вы с Микеле, — сказала она. — Я слушала эту женщину.

— Я тоже, — отвечал Сальвато. — Но расслышал только последнюю строфу ее песни.

— Она лишь повторяла предыдущие. А всего их было три, и все три предупреждают об опасности и советуют бежать.

— Прежде эта женщина тебя не обманывала?

— Никогда. Напротив, в первый же раз, как я увидела ее, она предсказала мне такое, что я тогда считала невозможным.

— А теперь это представляется тебе более правдоподобным?

— С тех пор как мы познакомились, друг мой, произошло столько непредвиденного, что теперь мне все кажется возможным.

— Хочешь, позовем эту колдунью? Если тебя она никогда не обманывала, то я могу похвалиться, что именно она наложила первую повязку на мою рану; эта рана могла быть смертельной, но я не умер.

— Одна я бы не решилась, но с тобой ничего не боюсь.

— А почему бы ты не решилась? — произнес вдруг кто-то за спиной у молодых людей, и они вздрогнули, узнав голос колдуньи. — Разве не пыталась я всегда, как добрый дух, отвратить от тебя несчастье? Разве, следуй ты моим советам, ты не была бы сейчас в Палермо, рядом с законным твоим покровителем, а не здесь, трепещущая, обвиненная в выдаче людей, которых завтра расстреляют? И наконец, даже сегодня, пока время еще не упущено, разве ты не можешь, если послушаешься меня, ускользнуть от предсказанной мною судьбы, к которой тебя столь роковым образом влечет? Я уже говорила тебе: Господь Бог

начертал судьбу смертных на их ладонях, дабы они могли, призвав на помощь всю силу воли, бороться против этой судьбы. Я не видела твоей руки с того дня, как предсказала тебе роковую и насильственную смерть. Так взгляни на нее ныне, ответь мне, не увеличилась ли вдвое, не прорезалась ли глубже та чуть заметная звездочка, что тогда пересекала надвое линию жизни на твоей ладони?

Сан Феличе глянула на свою ладонь и вскрикнула.

— Погляди сам, юноша, — продолжала колдунья, обращаясь к Сальвато, — и ты убедишься, что Провидение отметило ее знаком более ярким, чем клеймо от каленого железа, и моими устами оно дает ей последний совет.

Сальвато схватил Луизу в объятия, увлек ее к свету, насильно раскрыл ее сжатую в кулак руку и тоже не удержался от возгласа удивления: линию жизни на ладони молодой женщины рассекала пятиконечная звездочка величиной с чечевичное зерно, с легко различимыми расходящимися лучами.

— Нанно, — проговорил молодой человек, — я знаю, ты нам друг; когда я был еще свободен в своих действиях и мог покинуть Неаполь, я предлагал Луизе увезти ее в Ка-пуа, в Гаэту, даже в Рим. Но сегодня слишком поздно: моя жизнь связана с судьбою Неаполя.

— Потому я и пришла, — ответила колдунья. — Ибо то, чего уже не можешь сделать ты, еще могу сделать я.

— Не понимаю, — произнес Сальвато.

— А ведь это так просто. Я возьму Луизу с собой и уведу ее на север, туда, где нет опасности.

— А как ты ее уведешь?

Нанно откинула полу своего длинного плаща и показала сверток, который держала в руке.

— Здесь у меня полный костюм крестьянки из Маиды, — сказала она. — В албанской одежде никто не узнает супругу кавалера Сан Феличе, для всех она будет моей дочерью. Старую Нанно все знают, и ни республиканцы, ни санфедисты никого не заподозрят в дочери албанской колдуньи.

Сальвато взглянул на Луизу.

— Ты слышишь, милая? — спросил он.

Но тут подошел Микеле, до тех пор державшийся в тени у дверей, и упал перед Луизой на колени.

— Умоляю тебя, сестрица, прислушайся к словам Нанно. До сих пор все ее предсказания сбывались. Она предсказала мне, что из лаццароне я сделаюсь полковником, и вот, вопреки всякой вероятности, я им сделался. Осталась дурная часть предсказания, и, может статься, она тоже сбудется. Тебе она обещала, что красивый молодой человек

будет ранен под твоими окнами, — так оно и случилось; она говорила, что ты полюбишь его, — и ты его полюбила; она предсказала, что эта любовь погубит тебя, — и она тебя губит, потому что из любви к нему ты отказываешься бежать. Послушайся Нанно, Луиза! Ты не мужчина, бегство для тебя не позор. А мы должны остаться здесь и драться — мы и будем драться. Если мы оба выживем, то найдем тебя, если спасется один, к тебе придет один. Я прекрасно понимаю, что, если приду я, это не заменит тебе Сальвато, но это куда как сомнительно: ведь никакое предсказание не обрекает Сальвато на смерть, а я обречен. Когда только что колдунья велела тебе посмотреть на твою ладонь, бедная моя Луиза, я невольно взглянул на свою. Звезда по-прежнему видна на ней, и куда яснее, чем в день предсказания, восемь месяцев тому назад. Переодевайся же, милая сестрица, ты ведь знаешь, какой хорошенькой выглядела ты в платье Ассунты.