Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая

— Если так, стало быть, нам не о чем беспокоиться.

— Ты хорошо меня понял, Микеле?

— Еще бы!

— А вы все поняли меня?

— Прекрасно поняли.

— Тогда за дело!

Ворота отворили, опустили подъемный мост. Три добровольца направились вверх по улице Мола, чтобы пробраться к монастырю святого Мартина, остальные разбились на две группы: одна из них исчезла в глубине улицы Медина, другая — на улице Порто.

Сальвато в одиночку двинулся по дороге к Иммаколателле.

Микеле был прав: Николино со своими гусарами разбил лагерь между Иммаколателлой и малым портом, там, где в наши дни находится таможня.

Лагерь охраняли конные дозоры, выставленные со стороны улиц Пильеро, Нуова и Оливареса.

Часовые узнали Сальвато и пропустили его к Николино.

Николино лежал, растянувшись на мостовой, подложив под голову седло; рядом стоял кувшин и стакан с водой.

Таковы были ложе и ужин того самого сибарита, кто год тому назад не мог заснуть, если в постель к нему попадал смятый розовый лепесток, и у кого гончая ела с серебряного блюда.

Сальвато разбудил его; тот спросонья довольно сердито осведомился, в чем дело.

Молодой генерал назвал себя.

— Ах, любезный друг, — сказал Николино, — только вам я могу простить, что вы оторвали меня от такого упоительного сновидения. Вообразите, мне снилось, будто я прекрасный пастух Парис и только что отдал яблоко, будто я пью нектар и вкушаю амброзию в обществе богини Венеры, а она похожа как две капли воды на маркизу Сан Клементе. Если вы что-нибудь знаете о ней, расскажите поскорее.

— Я ничего не знаю. Откуда мне знать что-нибудь о маркизе?

— А почему бы и нет? Ведь было же у вас в кармане письмо от нее в тот день, когда вас пытались убить.

— Довольно шутить, друг мой, нам надо поговорить о серьезных делах.

— Я серьезен, как святой Януарий… Чего вам еще надо?

— Ничего. Найдется у вас для меня лошадь и сабля?

— Лошадь? Мой слуга должен сейчас находиться на берегу моря с моим конем и еще с одним запасным. Что до сабли, то среди моих людей имеется несколько раненых достаточно тяжело, чтобы не обидеться, если вы возьмете их оружие. А пистолеты, полностью заряженные, вы найдете в кобурах. Вы же знаете, что я ваш поставщик по части пистолетов. Если вы эти пустите в ход так же ловко, как прежние, я возражать не стану.

— Ну что ж, дружище, раз все улажено, я сяду верхом на одну из ваших лошадей, пристегну саблю одного из ваших людей, возьму половину ваших гусаров и двинусь вверх по улице Фориа, вы же тем временем подниметесь по площади Кастелло, а когда мы окажемся на обоих концах улицы Толедо и пробьет полночь, каждый начнет стрелять со своей стороны, и, бьюсь об заклад, дела у нас хватит.

— Я вас не совсем понимаю, но это неважно. Если замысел принадлежит вам, значит, он превосходен. А уж я буду рубиться от души. Итак, считайте, что мы условились.

Николино приказал привести обеих лошадей; Сальвато взял саблю одного из раненых; молодые люди вскочили в седла и, согласно уговору, разделив поровну отряд гусар, поскакали к улице Толедо: один по улице Фориа, другой по площади Кастелло.

Пока друзья пытаются запереть лаццарони-санфедистов не только меж двух огней, но и, так сказать, меж двух клинков, мы, читатель, перейдем мост Магдалины и проникнем в небольшой домик, довольно живописный на вид, расположенный между мостом и Гранили. В наши дни его показывают любопытным как резиденцию Руффо в период осады (дом полностью сохранился); это была главная ставка кардинала.

Здесь он находился на расстоянии ружейного выстрела от республиканских аванпостов, однако под рукой у него — не только на мосту Магдалины, но и на площади Понте — была часть санфедистской армии. Его сторожевые отряды растянулись до улицы Габелла. Они состояли из калабрийцев, а калабрийцы были разъярены до крайности.

В ожесточенной битве этого дня, главным эпизодом которой был взрыв форта Вильена, калабрийцы не были разбиты, но и не могли считать себя победителями. Ими были те, кто героически принял смерть, а побежденными — те, кто четырежды безуспешно шел на приступ, кому понадобились русские и их пушки, чтобы пробить брешь в стене форта.

Поэтому, видя в пятидесяти шагах от себя форт дель Кармине, калабрийцы задумали овладеть им, не спрашиваясь у начальников. Этот замысел вызвал такое воодушевление, что турки, чей лагерь находился по соседству, стали требовать, чтобы и им тоже позволили участвовать в операции. Их предложение было принято, и роли распределили таким образом: калабрийцы должны захватить один за другим все дома, отделяющую улицу Габелла от улицы, примыкающей к замку дель Кармине. Последний дом на этой улице своими верхними этажами возвышался над крепостной стеной, так что защитники форта были оттуда видны как на ладони. Калабрийцы должны были расстреливать тех, кто приближался к стене, а турки тем временем, взяв в зубы свои кривые сабли, — вскарабкаться на стены по плечам друг друга.

Как только план был составлен, принялись за его осуществление. День был нелегким, и защитники крепости думали, что солдаты кардинала так же утомлены, как они сами; они надеялись, что ночь пройдет спокойно. Те, кто занимал ближайшие к крепости дома — иными словами, входил в состав республиканских аванпостов, — были зарезаны во сне, и уже через пятнадцать минут полсотни отборных калабрийских стрелков засели на третьем и четвертом этажах и на террасе дома напротив fiumicello 60, то есть едва ли не в тридцати шагах от стены форта дель Кармине.

Когда раздались первые крики, затрещали первые ворота, часовые подняли тревогу и патриоты бросились к бойницам, считая себя укрытыми каменными зубцами стен; но тут сверху загремели выстрелы, и на них обрушился свинцовый ураган.

Тем временем турки в несколько прыжков достигли основания стен и начали карабкаться наверх. Осажденные не могли остановить их, не обнаружив себя, а каждый обнаруженный человек был все равно что мертв.

Такая борьба не могла тянуться долго. Патриоты, оставшиеся на усеянной трупами крепостной площадке, бросились к задним воротам, выходившим на площадь Меркато, побежали по улице Кончерия, кинулись кто в сторону набережной, кто в сторону улицы Сан Джованни, и рассеялись по городу.

Заслышав страшную ружейную стрельбу калабрийцев, кардинал подумал, что это республиканцы пошли в наступление; он приказал бить сбор и всем находиться в боевой готовности, а также разослал скороходов, дабы выяснить, что означает весь этот шум. Но тут появились опьяненные успехом турки и калабрийцы и доложили, что они овладели фортом.

То была важная новость. Теперь кардинал мог не опасаться нападения со стороны Маринеллы или Старого рынка, ведь пушки форта господствовали над ними; как раз в это время возвратился Фра Пачифико, весь день ездивший со своей хоругвью по улицам и оставивший за собой город в огне. В награду за такие заслуги кардинал назначил монаха командующим артиллерией форта и отправил его туда с дюжиной капуцинов.