Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая

Прощайте, любезнейший сударь, и пр.

У. Гамильтон.

P.S. Если можете, приезжайте, чтобы все наладить. Я надеюсь до Вашего прибытия закончить некоторые дела, какие могли бы огорчить Их Величества. Суд над Караччоло мы поручили офицерам Их Сицилийских Величеств. Если, как того следует ожидать, его приговорят к смерти, приговор будет приведен в исполнение немедленно. Он так пал духом, что уже и сейчас кажется наполовину мертвецом. Он просил, чтобы его судили английские офицеры.

Больше ничего не могу добавить, ибо судно, которое доставит Вам это письмо, сию минуту отправляется в Палермо».

На этот раз сэр Уильям Гамильтон мог, не боясь ошибиться, сообщить, что процесс надолго не затянется.

Вот приказ Нельсона. Адмирала нельзя обвинить, что он заставил обвиняемого ждать.

«Капитану графу фон Турну, командиру фрегата Его Величества „Минерва“.

От Горацио Нельсона.

Поскольку Франческо Караччоло, коммодор Его Сицилийского Величества, арестован и обвиняется в мятеже против законного своего властителя, ибо он открыл огонь по королевскому флагу, поднятому на фрегате «Минерва «, ныне находящемся под Вашим командованием, Вам надлежит и настоящим предписывается собрать под своим началом и председательством пять старших офицеров и выяснить, может ли быть доказано преступление, в коем обвиняется вышеуказанный Караччоло; и если следствие подтвердит наличие преступления, Вам следует обратиться ко мне, дабы узнать, какому наказанию он должен быть подвергнут.

Па борту «Громоносного «, Неаполитанский залив,

29 июня 1799 года. Нельсон».

Итак, по нескольким выделенным нами словам вы можете судить, что не военный суд вел дело, не судьи устанавливали виновность, назначая наказание в согласии со своей совестью; нет, это Нельсон, который не присутствовал ни на следствии, ни на допросе — он в это время, может быть, вел любовную беседу с прекрасной Эммой Лайонной, — Нельсон, даже не ознакомившись с процессом, брал на себя миссию произнести приговор и определить меру наказания!

Обвинение это столь тяжко, что романист снова, как нередко уже бывало на протяжении этого повествования, опасаясь, как бы его не упрекнули в избытке воображения, передает свое перо историку и говорит ему: «Теперь твоя очередь, брат: фантазия здесь теряет свои права, только истории дозволено сообщить то, что ты сейчас скажешь».

Мы утверждаем, что от начала до конца этой главы каждое слово — чистая правда; не наша вина, если эта неприкрашенная истина столь ужасна.

Не заботясь о суде потомства и даже о мнении современников, Нельсон решил, что процесс Караччоло состоится на его собственном корабле; по этому поводу г-да Кларк и Мак-Артур в «Жизни Нельсона» говорят, что адмирал боялся, как бы не взбунтовалась команда, если суд будет происходить на неаполитанском судне. «Так любили Караччоло на флоте!» — добавляют историки.

Судилище началось тотчас же после того, как был объявлен приказ Нельсона. В своем подобострастии перед королевой Каролиной и королем Фердинандом, а может быть, поддавшись чувству оскорбленной гордости, ведь Караччоло случалось жестоко уязвлять его, Нельсон, не задумываясь, попрал все международные законы, ведь он не имел права судить человека, равного ему по рангу, превосходящего его благородством происхождения и виновного — если он был виновен — только перед монархом Обеих Сицилии, но отнюдь не перед английским королем.

А теперь, не желая, чтобы нас обвинили в симпатии к Караччоло и несправедливости по отношению к Нельсону, мы просто извлечем судебный протокол из книги панегиристов английского адмирала. Этот протокол при всей своей простоте показался нам куда более волнующим, чем роман, сочиненный Куоко или выдуманный Коллеттой.

Неаполитанские офицеры, из которых состоял военный суд под председательством графа фон Турна, собрались в кают-компании.

Двое английских моряков по распоряжению графа отправились в каюту, куда был заключен Караччоло, развязали до сих пор опутывавшие пленника веревки и привели его на военный суд.

Согласно обычаю, помещение, в котором шло заседание, оставалось открытым и всякий желающий мог в него войти.

При виде своих судей Караччоло улыбнулся и покачал головой: все эти офицеры, кроме графа фон Турна, прежде служили под его началом.

Было очевидно, что никто не осмелится его оправдать.

Сэр Уильям не преувеличивал: Караччоло было только сорок восемь лет, но отросшая борода и растрепанные волосы придавали ему вид семидесятилетнего старца.

Однако, оказавшись перед судьями, он выпрямился во весь рост и снова обрел уверенность, твердость и гордый взгляд человека, привыкшего отдавать приказания; лицо его, в первые мгновения искаженное гневом, приняло выражение высокомерного спокойствия.

Начался допрос. Караччоло не отказывался отвечать на задаваемые вопросы, и суть его показаний была такова:

«Я служил не Республике, а Неаполю, и сражался я не против королевской власти, а против убийств, грабежей и поджогов. Я долго был простым солдатом, а потом был в известном смысле вынужден принять командование республиканскими морскими силами, поскольку мне невозможно было отказаться от назначения».

Если бы Нельсон присутствовал на допросе, он мог бы подтвердить это показание Караччоло, ведь не прошло еще и трех месяцев с тех пор, как Трубридж, если помнит читатель, писал ему:

«Я узнал, что Караччоло удостоился чести нести караульную службу как простой солдат. Вчера его видели стоящим на страже у дворца. Он отказался поступить к ним на службу, но, кажется, якобинцы принуждают служить всех».

Судьи спросили адмирала: если ему пришлось служить по принуждению, почему он не использовал многочисленные возможности побега?

Он отвечал, что побег — всегда побег: быть может, понятие о чести, которое его удерживало, было ложным, но так или иначе, оно его удержало. Если это преступление, он в нем сознается.

Тем допрос и ограничился. От Караччоло хотели получить формальное признание; он его сделал, и, хотя сделал с большим самообладанием и достоинством, хотя манера, с которой он отвечал, как свидетельствует протокол, принесла ему симпатии присутствовавших на суде английских офицеров, понимавших по-итальянски, заседание было закрыто: преступление сочли доказанным.

Караччоло снова препроводили в каюту под охраной двух часовых.

А протокол отправили с графом фон Турном Нельсону. Тот жадно прочитал бумагу, и на лице его выразилась свирепая радость. Адмирал схватил перо и написал:

«Коммодору графу фон Турну.

От Горацио Нельсона.

Ввиду того что военный трибунал в составе офицеров на службе Его Сицилийского Величества собрался, чтобы судить Франческо Караччоло по обвинению в бунте против своего государя;