Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая

— Нет, нет, — отвечал король, — что скажет королева, если я возьму с собой ее любимца?

Нельсон поклонился.

— Спустить трап с правого борта! — скомандовал он. Трап был спущен; лоцман спустился по канату и через несколько секунд был уже в шлюпке, которую подвел к трапу.

— Милорд Нельсон, — обратился к адмиралу король, — перед тем как покинуть ваш корабль, позвольте сказать вам, что я никогда не забуду внимания, оказанного нам на борту «Авангарда», и завтра ваши матросы получат доказательство моей благодарности.

Нельсон снова поклонился, на этот раз молча. Король спустился по трапу и сел в шлюпку с таким шумным вздохом облегчения, что он был услышан адмиралом, оставшимся на первой ступеньке.

— Отваливай! — сказал лоцман матросу, державшему багор.

Шлюпка отделилась от трапа и стала удаляться.

— Гребите, молодцы, и поживее! — скомандовал лоцман.

Четыре весла опустились в море и сильными, мерными ударами направили шлюпку к пристани, где против улицы Толедо стояли кареты в ожидании короля.

Лоцман первый соскочил на берег, подтянул шлюпку к молу и укрепил ее.

Но прежде чем он успел подать руку королю, тот сам выпрыгнул на берег.

— Ну, наконец-то я на твердой земле! — радостно воскликнул он. — И к черту теперь короля Георга, его Адмиралтейство, лорда Нельсона, «Авангард» и весь флот его британского величества! Держи, мой друг, это тебе.

И он протянул лоцману кошелек.

— Благодарю, государь, — отвечал тот, отступив на шаг назад. — Но ваше величество слышали, что я ответил капитану Генри. Мне платит мое правительство.

— Да, и ты добавил даже, что принимаешь деньги только с изображением короля Фердинанда и короля Карла. Бери же!

— Государь, а вы уверены, что деньги, которые вы мне даете, не носят изображения короля Георга?

— Ты смелый плут, если решаешься дать урок твоему королю. Во всяком случае, знай, что если я получаю деньги от Англии, то за очень высокий процент. Кошелек возьми для своих людей, а тебе — вот эти часы. Если когда-нибудь я снова буду королем и тебе понадобится что-нибудь попросить у меня, то приходи ко мне, покажи эти часы — и твоя просьба будет уважена.

— Завтра, государь, — ответил лоцман, принимая часы и бросая кошелек матросам, — я буду во дворце и надеюсь, что ваше величество не откажет мне в милости, которую я буду иметь честь попросить у вас.

— Что ж! — пробормотал король. — Этот напрасно время не теряет!

И, вскочив в ближайшую из карет, он крикнул:

— Во дворец! Карета помчалась.

Предупрежденный адмиралом Караччоло о прибытии короля, комендант дворца официально оповестил об этом власти Палермо.

Начиная с трех часов пополудни синдик, члены муниципалитета, магистраты и высшее духовенство Палермо уже ожидали короля перед дворцом посреди большого двора. Король, которому хотелось есть, а также спать, понял, что ему предстоит выслушать три речи, и содрогнулся весь — с головы до ног.

— Господа, — сказал он, первым взяв слово, — каковы бы ни были ваши ораторские таланты, я сомневаюсь, чтобы вам удалось сказать мне что-либо приятное. Я хотел драться с французами — и был разбит. Я пожелал защищать Неаполь — и был вынужден его покинуть. Я погрузился на корабль — и меня застигла буря. Сказать мне, что мое присутствие радует вас, означало бы, что вы довольны постигшими меня несчастьями, да и, сверх того, вы задержали бы мой ужин и сон, а в данную минуту это было бы мне еще более неприятно, чем то, что меня разбили французы, что я был вынужден бежать из Неаполя и что в течение трех дней меня терзала морская болезнь и подстерегала угроза угодить на обед рыбам, ибо сейчас я умираю от голода и желания спать. А посему, господин синдик и господа члены муниципального совета, будем считать, что речи ваши уже произнесены. Я жертвую десять тысяч дукатов на бедных. Вы можете прислать за ними завтра.

Затем, увидев епископа в окружении духовенства, король сказал:

— Монсиньор, завтра вы отслужите «Те Deum» за мое чудесное спасение от кораблекрушения. И тогда я торжественно повторю свой обет святому Франциску Паоланскому построить ему церковь, подобную собору святого Петра в Риме, а вы назначите туда наиболее достойных членов вашего клира. И сколь ни ограниченны наши средства, мы постараемся вознаградить их сообразно заслугам.

Потом, обернувшись в сторону магистратов и узнав их главу, президента Кардилло, он воскликнул:

— А-а! Это вы, метр Кардилло?

— Я, государь, — ответил президент, склонившись чуть ли не до земли.

— Вы все так же дурно играете в карты?

— Все так же, государь.

— И по-прежнему увлекаетесь охотой?

— Больше чем когда-либо.

— Отлично! Я приглашаю вас принять участие в моей карточной игре, при условии, что вы пригласите меня участвовать в вашей охоте.

— Вы оказываете мне двойную честь, ваше величество.

— А теперь, господа, — продолжал король, обращаясь ко всем остальным, — если вы, так же как я, устали и проголодались, то я дам вам добрый совет: поступайте как я: поужинайте, а после ложитесь спать.

Это обращение означало для всех собравшихся, что их милостиво отпустили по всей форме; отвесив поклоны королю, тройная депутация удалилась.

Фердинанд поднялся по большой парадной лестнице в сопровождении четырех слуг, освещавших ему дорогу; за ним следовал Юпитер, единственный сотрапезник, которого он решил при себе удержать.

Стол был сервирован на тридцать персон.

Король сел на одном конце стола, Юпитера велел посадить на другом, оставив себе двух слуг, а двоих отправил к своему псу, распорядившись подавать ему все блюда, которые он ел сам.

Никогда еще Юпитеру не доводилось бывать на подобном пиршестве.

После ужина Фердинанд повел его в свою спальню, велел принести и положить к ногам своей постели самый мягкий коврик и, перед тем как лечь, погладил прекрасную, умную голову верного животного.

— Надеюсь, ты не будешь говорить, как сказал какой-то поэт, что круты ступени чужбины и горек хлеб изгнания.

После чего король улегся спать и увидел во сне чудесный улов рыбы в заливе Кастелламмаре и то, как он убивает сотнями диких кабанов в лесу Фикудза.

По распорядку, установленному в Неаполе, если король не звонил в восемь утра, полагалось войти в его спальню и разбудить его. Но, так как в Палермо подобного распоряжения не было дано, король проснулся и позвонил только в десять часов.

Этим же утром королева, принц Леопольдо, принцессы, министры и придворные высадились на берег и стали занимать свои новые покои — одни разместились во дворце, другие в городе. Тело же маленького принца было перенесено в часовню короля Рожера.