Александр Дюма - Две королевы

— Я бы не торопилась с выводами,

— Будьте осторожны, ваше величество, умоляю вас, будьте осторожны.

Королева с удивлением посмотрела на г-жу де Суасон, в словах которой прозвучали и угроза и предостережение. Она до конца не осознала, какое впечатление произвела на нее последняя фраза графини, но смертельный холод сковал ее с головы до ног. Она побледнела и несколько секунд хранила молчание.

— Ваше величество, — продолжила графиня, — вы знаете, насколько я к вам привязана. Вам известно, как я любила вашу бедную матушку и как оплакивала ее смерть. У нее отняли любовь двора, боготворившего ее. Она умерла в течение нескольких часов, потому что ее мужа окружали ее смертельные враги, а она мешала Лотарингскому дому и фаворитам. Помните об этой кончине: она была неожиданной и очень печальной. Как жестоко умереть в двадцать семь лет!

Дрожь пронзила Марию Луизу до мозга костей. Сердце ее привели в смятение взгляд г-жи де Суасон и воспоминание о матери, вызванное темой разговора. Она почувствовала невидимую опасность, которая окружала ее. Земля зашаталась под ее ногами; ей не хватало воздуха. То было жуткое ощущение. Я видела ее письмо королеве Сардинии, в котором она дрожащей рукой изобразила эту сцену. Королева предчувствовала свою судьбу и сама рассказывала, как по ночам она просыпалась от страха, во сне увидев себя в могиле. Что-то страшное надвигалось на нее.

Ужасное происшествие, о котором стоит рассказать подробнее, усилило эти страхи.

Мария Луиза написала королеве Сардинии, написала Мадам и Месье, написала ныне покойному королю; ее письма были полны опасений и тревог, вызванных разговорами с графиней и состоянием здоровья короля. Она без конца повторяла одно и то же:

«Я боюсь, помогите мне!»

В одном из писем к Людовику XIV она упомянула о завещании и задала вопрос, что ей делать. Король ответил, что не может дать ей совета, что она должна следовать голосу совести, помня о своей привязанности к Франции, и выполнять свой долг.

В таком настроении, в полном замешательстве, королева отправилась в Эскориал, где Карл II намеревался провести две недели, а она собиралась, как обещала графине Суасонской, приступить к исполнению своей тяжкой задачи.

Двор отправился в Эскориал. Графиня, официально не принятая ее величествами, не могла присоединиться к придворным; но была найдена уловка: по просьбе королевы настоятель монастыря иеронимитов предоставил ей покои в аббатстве. Им обеим необходимо было видеться, чтобы Мария Луиза смогла выполнить обещание.

Король находился в мрачном настроении, и к нему нелегко было подступиться. Королева виделась с ним крайне мало и неизменно в присутствии духовника, не отходившего от него ни на шаг. Вместо того чтобы остановиться во дворце королей Испании, прилегающем к монастырю и церкви, Карл II расположился в скромных покоях, выстроенных для Филиппа II, куда этот монарх удалялся в дни покаяния. Зарешеченное окно выходило на клирос часовни, и отсюда король день и ночь мог слушать службы монахов. У королей Испании странные причуды!

По утрам королева на два-три часа приходила к королю, все остальное время она проводила с г-жой де Суасон, и та неустанно подталкивала ее к выполнению задуманного. Никакие придворные обязанности в Эскориале не исполнялись, главным образом из-за тех порядков, которые установил здесь король. Все сидели в своих комнатах, печаль и уныние витали в стенах великолепного жилища, где вполне можно было умереть от тоски. Несчастная Мария Луиза еле выдерживала напряжение, ее молодость увядала в этой скорбной атмосфере — королева была похожа на цветок, сорванный со стебля.

В одно из воскресений месса особенно затянулась; Мария Луиза слушала ее с балкона, сидя рядом с королем, и затем они вместе удалились в его любимую маленькую комнату, обтянутую черным. С ними вошли только карлики; главные мажордомы и другие придворные остались в одном из залов и стояли там молча, так как король не желал слышать никакого шума.

Как обычно, карлики препирались, нападали друг на друга, чтобы развлечь их величества, в чем и состояла их роль. Карл II прервал их, толкнув ногой Ромула, стоявшего рядом с ним:

— Вон отсюда, оставьте нас, негодяи! Ничтожества, вы даже ссоритесь по-дурацки.

Дважды повторять ему не пришлось — карлики исчезли. Молчание нарушали лишь вздохи короля и робкие слова королевы, пытавшейся изменить его настроение.

— Что с вами? — спросила она. — Почему вы ищете уединения и откуда у вас такая печаль?

— Знаете, что мне приснилось сегодня ночью, сударыня? — в свою очередь спросил король.

— Нет, государь, и вы можете рассказать мне об этом, если хотите.

— Мне приснилось, что вы умерли.

— Однажды такое со мной случится.

— Я видел вас совсем почерневшей и обезображенной. Королева задрожала.

— Мне снилось также, что умру и я.

— Скверный сон, государь.

— С некоторых пор других я не вижу. Вы спрашиваете меня, откуда такая печаль. Я думаю только о своей и о вашей смерти, Мария Луиза, а ведь ни мне, ни вам нет и тридцати.

— Жизнь и смерть в руках Господа, государь.

— Вы совсем не боитесь?

— Нет, государь; я знаю, что когда-нибудь должна умереть, и, если Всевышний заберет меня к себе, я уйду примиренная. Большего мне не требуется, я уже обо всем распорядилась, после меня ничего не останется. Пусть будет так, как угодно Небу.

— Вы полагаете, что умрете молодой?

— Да, ваше величество, я в этом убеждена.

— А как по-вашему, я тоже умру молодым?

Мария Луиза вздрогнула, услышав вопрос короля. Предлог для выполнения обещания подвернулся сам собой; она не осмеливалась воспользоваться им, однако это надо было сделать. Видя, что она не отвечает, король повторил свой вопрос.

— Государь…

— Говорите же, ничего не бойтесь, я могу выслушать все. Вы так считаете, не правда ли?

— Да, да, я так думаю, наши судьбы похожи.

— Это правда; мы соединились в юном возрасте, мы полюбили и любим друг друга; по крайней мере, я вас люблю… и вы меня любите, наверно; мы не можем расстаться надолго. Кто же уйдет первым?

— Богу угодно, чтобы первой была я, государь!

— Вы любите меня, Луиза? — слабым голосом снова спросил несчастный монарх.

— Да, государь, я люблю вас, люблю всей душой.

— А знаете ли вы, что мне о вас говорят?

— Злоба способна на многое, государь.

— Мне сказали, что вы меня больше не любите, а любите другого.

— Кого же, государь?

— Герцога де Асторга.

Королева сумела овладеть собой настолько, что даже изобразила улыбку.

— Это правда?

— Государь, я люблю вас, и мне больше нечего ответить.

— Говорят и нечто похуже: говорят, что герцог де Асторга ваш любовник.