Александр Дюма - Две королевы

И в самом деле, именно так действовал этот ужасный яд; я испытала его на себе, но меня спасло лекарство венецианского колдуна, нужное противоядие было только у него. Другим оно неизвестно, и я не думаю, что оно есть у кого-нибудь еще; мы уже видели, что колдун применял его со знанием дела, но, к несчастью королевы Испании, врач-мавр не знал упомянутого средства.

Яд, которым была отравлена королева, сложен по составу и в зависимости от дозы действует по-разному. С его помощью вас могут убить как ударом молнии, или же вам позволят жить две недели, полгода, год, десять лет, но если вы его приняли, то умрете именно тогда, когда вам предстоит умереть, и ничто вас не спасет. Этот яд не причиняет сильных страданий. Жизнь потихоньку затухает, потом замирает совсем, наступает оцепенение; когда отрава добирается до сердца или мозга — все кончено.

Юсуф вскоре заметил, что внушил своему повелителю несбыточную надежду; однако он не сразу сказал правду, оставив ему на некоторое время иллюзию, с которой королю предстояло расстаться в ближайшее время.

Мавр дал Марии Луизе кое-какие снадобья, вызывающие сон, и она крепко заснула. Юсуф настоял на том, чтобы те немногие придворные, что собрались в спальне королевы, удалились, а король лег отдохнуть; он оставил при себе только Луизон, остальным докторам постелили походные кровати в соседней комнате; придворные дамы, за исключением главной камеристки, ушли, а она расположилась в комнате королевы.

Луизон плакала навзрыд, врач не делал попыток утешить ее, он знал, что, теряя свою хозяйку, девушка теряла все и ничто не могло помочь этому несчастью.

— Вы думаете, она не оправится. Юсуф? Вы в этом действительно уверены? — спросила она.

— Совершенно уверен, моя бедная девушка, слишком уверен, и это страшная беда! Такая прекрасная и добрая королева! Такое юное создание!

— О! Страшная, мерзкая женщина! Осмелилась убить королеву, которая была так великодушна к ней! Попадись она мне, я задушила бы ее своими руками.

При такой странной болезни никакого ухода не требовалось. Необходимо было только присутствие Юсуфа: он должен был следить за сном больной, наблюдать, как действуют его лекарства, через определенные промежутки времени давать королеве эликсиры, от которых зависело сохранение и продление ее жизни, если можно назвать жизнью подобное существование.

На рассвете кто-то тихо постучал в дверь; Луизон открыла ее. Вошел герцог де Асторга: он осунулся и был бледнее призрака. Он всю ночь, прождал новостей, предварительно разослав приказы об аресте г-жи де Суасон. Не осмеливаясь явиться раньше, он совсем исстрадался, и больше не выдержал, — захотел узнать все до конца.

— Увы, господин герцог! Посмотрите, — сказала Луизон. отходя в сторону, чтобы дать ему возможность взглянуть на королеву, что в другое время вызвало бы протесты со стороны главной камеристки, но в подобных обстоятельствах никто из тех, кто находился здесь, не думал об этикете.

— Мертва! Боже мой, мертва! — воскликнул герцог.

— Нет, еще жива, но спит; когда смотришь на нее, разрывается сердце.

Герцог сделал два шага вперед и остановился, чтобы посмотреть на королеву; он не посмел пройти дальше, почтение к ней было сильнее его любви и отчаяния. Ни врач, ни Луизон ничего больше не сказали ему. Он встал на колени, опустил голову, сложил руки и стал молча молиться. Позднее стало известно, что он принес обет: во имя сохранения драгоценной жизни королевы он поклялся раздать все свое имущество бедным, а самому босым отправиться в Святую землю, стать там монахом странноприимного дома и остаток своих дней посвятить уходу за больными. Преданность этого человека была безгранична.

На следующий день рано утром пришел король: де Асторга уже давно занял свой пост, положенный ему по этикету. Королева все еще спала; врачи объявили, что она скоро проснется, что король и те, кому следует, увидят ее, но ей необходим полный покой. Карл II выглядел таким же умирающим, как она. Он присел к ложу королевы, взял ее руку, поцеловал, остановил свой взгляд на этом безжизненном лице и больше не отрывал его. Король не отвечал ни на какие вопросы, ничего не слышал, отказывался от еды до тех пор, пока королева не открыла глаза, будто пробудившись от долгого сна.

Она с трудом приходила в себя; ей казалось, что она оживает, однако у нее не было сил пошевелиться. Она улыбнулась королю, который заметил это, но заговорить с ним была не в состоянии. Затем королева оглядела спальню, как будто искала кого-то и не находила; лицо ее выражало огорчение, но она не жаловалась.

Именно в это мгновение в проеме открытой двери показался де Асторга; он поклонился, делая знак, что ему надо кое-что передать королю. Придворный врач, испуганный оцепенением короля и знающий, какое дело было поручено главному мажордому, тихо сказал Карлу II:

— Ваше величество, взгляните: герцог де Асторга ждет ваших распоряжений, у него, наверное, есть что сказать вам по поводу графини Суасонской; вы не хотите поговорить с ним?

— Разве он вернет мне ее? — ответил Карл II, указав на королеву, глаза которой были устремлены на герцога и, не отрываясь, глядели на него.

— Примите его, государь, примите герцога де Асторга, не убивайтесь так сильно. Может быть, Господь совершит чудо — будьте готовы к такому благодеянию.

Король машинально встал и прошел в приемную. Прежде всего герцог спросил, как чувствует себя королева.

— Она еле жива, мой бедный де Асторга, и мне кажется, я умру вместе с ней. Чего ты хочешь от меня?

— Ваше величество, посол Франции ждет у ворот дворца, он очень враждебно настроен, требует разрешения увидеть королеву и заявляет, что не сдвинется с места, не поговорив с ней; так распорядился его повелитель.

— В Испании не принято, чтобы иностранцы входили к королеве, когда она лежит в постели. Передайте это послу Людовика Четырнадцатого, чтобы он не тратил время на ожидание.

— Ваше величество, многие гонцы уже вернулись; они проверили все дороги, все посты, побывали на всех постоялых дворах, но о графине Суасонской ничего не узнали; она не проезжала ни по одной дороге; лошади, приготовленные на барселонской дороге, стоят до сих пор; вероятно, графиня переоделась и стала неузнаваемой. Не будь за ней вины, она объявилась бы. Во что бы то ни стало надо найти эту женщину, государь, необходимо найти!

— Увы, герцог! Она отняла у меня радость жизни моей, и месть не вернет мне королеву; но я разделяю твое нетерпение; эту отравительницу должны нам доставить, проследи, чтобы агенты искали ее неустанно, пока не найдут. Иди! И оставь меня.

Карл вернулся к королеве, а герцог ушел, чтобы передать послу ответ короля и отдать новые распоряжения по поводу графини. Он выглядел по-настоящему разъяренным.