Александр Дюма - Графиня де Шарни. Том 1

Мария Антуанетта не смела произнести: «Это граф де Шарни.»

Но из ее груди вырвался крик:

— А, вот и вести из Парижа.

Все обернулись, кроме дофина: беспечное дитя поймало бабочку и бегало с ней, совершенно не интересуясь вестями из Парижа.

Король, который был несколько близорук, достал из кармана маленький лорнет.

— Да, это, по-моему, господин де Шарни! — сказал он. — Да, государь, — подтвердила королева, — это он.

— Пойдемте, пойдемте дальше, — произнес король, — он все равно нас нагонит, а нам нельзя терять времени.

Королева не осмелилась возразить, что новости, которые доставил г-н де Шарни, безусловно, стоили того, чтобы их подождать.

В сущности, разница составляла всего несколько секунд: всадник гнал коня во весь опор.

Казалось, он и сам в свой черед по мере приближения все внимательнее всматривался в путешественников, не понимая, почему они вышли из гигантской кареты и рассеялись по дороге.

Наконец он нагнал их в тот миг, когда карета достигла вершины холма и остановилась.

Сердце королевы и глаза короля не обманули их: это в самом деле был г-н де Шарни.

На нем был короткий зеленый редингот с развевающимся воротником, шляпа с широкой лентой и стальной пряжкой, белый жилет, кожаные облегающие кюлоты и длинные, до колен, военные сапоги.

Лицо его, обычно матово-бледное, раскраснелось от быстрой езды, и искорки того пламени, которым разгорелись его щеки, сверкали в зрачках.

В его мощном дыхании, раздувавшихся ноздрях была какая-то торжествующая удаль.

Никогда еще королева не видела его таким прекрасным.

Она испустила глубокий вздох.

Он спрыгнул с коня и склонился в поклоне перед королем.

Затем обернулся и отдал поклон королеве.

Все окружили его, кроме двух гвардейцев, из скромности державшихся поодаль.

— Подойдите, господа, подойдите, — позвал король, — новости, доставленные господином де Шарни, касаются всех нас.

— Прежде всего, государь, — начал Шарни, — все идет хорошо, и в два часа ночи никто еще не подозревал о вашем бегстве.

Все вздохнули с облегчением.

Потом посыпались вопросы.

Шарни рассказал, как вернулся в Париж, как на улице Эшель повстречался с патрулем патриотов, как они допросили его и как он вселил в них уверенность, что король спит у себя в постели. Потом он поведал, как, проникнув в Тюильри, где царило обычное спокойствие, прошел к себе в спальню, переоделся, вернулся через коридоры королевских покоев и еще раз убедился, что никто не догадывается о бегстве, даже г-н де Гувьон, который, видя, что цепь часовых, расставленных им вокруг покоев короля, ни на что не нужна, снял ее и распустил офицеров и командиров батальонов по домам.

Затем г-н де Шарни вновь вскочил на коня, которого оставил во дворе под присмотром одного из дежурных слуг, и, рассудив, что в этот час ему будет стоить огромного труда найти на парижской почтовой станции хоть какую-нибудь клячу, отправился в Бонди на том же самом коне.

Несчастное животное выбилось из сил, но доскакало, а большего и не требовалось.

В Бонди граф пересел на свежую лошадь и помчался дальше.

В остальном по дороге все было спокойно.

Королева нашла предлог протянуть графу руку: за столь добрые вести он заслужил этой милости.

Шарни почтительно поцеловал королеве руку.

Почему королева побледнела?

От радости, что Шарни поцеловал ей руку?

От горя, что не пожал?

Вернулись в карету. Карета тронулась. Шарни галопом скакал у самой дверцы.

На ближайшей почтовой станции нашли приготовленных лошадей, не было только коня под седлом для Шарни.

Изидор не знал, что брату понадобится конь, и не приказал его подать.

Итак, ему пришлось задержаться из-за коня; карета тронулась. Спустя пять минут Шарни был в седле.

Впрочем, было предусмотрено, что он поедет за каретой, а не рядом с ней.

Однако он ехал на совсем близком расстоянии, чтобы королева, выглядывая из кареты, всякий раз могла его увидеть и чтобы на каждой подставе он успевал обменяться несколькими словами с августейшими путешественниками.

Переменив коня в Монмирайле, Шарни полагал, что карета находится в четверти часа езды от него, как вдруг, после поворота, его конь буквально уткнулся в нее носом: карета стояла, а оба гвардейца пытались починить постромки.

Граф спешился, заглянул в карету, посоветовал королю не высовываться, а королеве не беспокоиться; затем открыл особый сундучок, куда заранее сложил все предметы упряжи и инструменты на случай дорожного происшествия; там отыскались постромки, которыми немедля заменили лопнувшие.

Воспользовавшись этой остановкой, оба гвардейца попросили, чтобы им выдали оружие, но король категорически этому воспротивился. Ему возразили, что оружие понадобится в случае, если карету остановят, а он продолжал твердить, что не желает, чтобы из-за него лилась кровь.

Наконец упряжь наладили, сундучок закрыли, оба гвардейца взобрались на козлы, и карета тронулась.

Правда, потеряно оказалось более получаса, и это при том, что каждая минута оборачивалась невосполнимой утратой.

В два часа прибыли в Шалон.

— Если мы доберемся до Шалона и никто нас не остановит, — сказал король,

— значит, все будет хорошо.

До Шалона добрались без помех и стали менять лошадей.

Король на мгновение выглянул. В толпе, сгрудившейся вокруг кареты, два человека посмотрели на него с пристальным вниманием.

Потом один из этих людей поспешно удалился.

Другой подошел ближе.

— Государь, — вполголоса произнес он, — не выглядывайте из кареты, вы себя погубите.

Потом обратился к форейторам.

— А ну, пошевеливайтесь, бездельники! — сказал он. — Разве так услужают добрым путешественникам, которые платят тридцать су за прогон?

И сам принялся помогать форейторам.

Это был смотритель почтовой станции.

Наконец запрягли лошадей, форейторы вскочили в седло. Первый форейтор хочет стронуть своих лошадей с места.

Обе лошади падают.

Лошадей поднимают ударами кнута, пытаются привести карету в движение; тут падают другие две лошади.

Одна из лошадей придавила собой форейтора.

Шарни, который молча ждал поодаль, потянул форейтора на себя, высвободил его из-под лошади, под которой остались его ботфорты.

— Сударь! — вскричал Шарни, обращаясь к смотрителю станции и не зная о его предательстве. — Каких лошадей вы нам дали?

— Лучших во всей конюшне! — отвечал тот.

Просто на лошадях были так туго натянуты постромки, что чем больше они старались встать, тем сильнее запутывались.

Шарни бросился распускать постромки.

— А ну-ка, — сказал он, — распряжем и запряжем снова, так оно выйдет быстрее.

Смотритель, плача от отчаяния, берется за работу. Тем временем человек, приметивший путешественников, бросается к мэру: он сообщает, что в это время король и все королевское семейство меняют лошадей на почтовой станции, и просит отдать приказ об их аресте.