Василий Веденеев - Бальзам Авиценны

– Я знаком с географией, – примирительно улыбнулся Федор Андреевич. – Однако Николай Эрнестович прав: время, отпущенное нам для экспедиции, уходит с каждым часом.

– В том-то и дело, – согласился Тученков. – Но все равно нужно ждать хорунжего Денисова. Азиатам я не доверюсь!

Доктор потянулся к графину с вином, наполнил стаканы и, неловко повернувшись, уронил на простенькую белую скатерть несколько крупных красных капель.

«Как кровь на снегу, – почему-то подумал Кутергин. – Или на песке пустыни».

Он обвел глазами комнату. Побеленные стены, зеркало на стене, тахта, покрытая черно-бордовым ковром, наверное, местной работы или привезенным из Хивы вездесущими купцами. За узким окном на черном небе мигали крупные яркие звезды. Протяжно перекликались часовые на стенах и вышках форта.

– Давайте лучше выпьем, – предложил комендант. – Дай вам Бог удачи!

– Аминь. – Отец Иоанн перекрестился и медленно

Кутергин чокнулся с Тученковым и фон Требиным, потом с доктором и офицером, имени-отчества которого он так и не запомнил.

– Когда можно надеяться выйти из форта? – Николай Эрнестович отставил пустой стакан и поглядел на коменданта.

– Думаю со дня на день. Денисов с казаками придет, и в добрый путь! А что он сам с дороги будет, так не сомневайтесь: ему привычно.

Доктор сидел, полуприкрыв глаза, и посасывал потухшую трубку. Отец Иоанн тихо задремал, чуть слышно посвистывая припухшим носом. Офицеры гарнизона потихоньку, не прощаясь, разбрелись по домам. Благо, идти недалеко, все тут же, в одном дворе. Да и офицеров-то здесь – раз, два и обчелся.

«Боже мой, – подумал Кутергин. – Ведь они наверняка собираются так частенько, чуть ли не каждый вечер, поскольку делать больше здесь совершенно нечего. Вяло перебрасываются давно избитыми остротами, лениво играют в карты. Пьют дешевенькое винцо и – по домам».

Он грустно улыбнулся и достал портсигар, но тот выскользнул из руки и завалился под стол. Федор Андреевич нагнулся за ним, а комендант услужливо посветил, подвинув канделябр. Выпрямившись, Федор Андреевич бросил взгляд в зеркало, висевшее напротив: причудливо преломившись в графине с вином, свет упал на его белую рубашку, и она казалась залитой свежей, дымящейся кровью. Дурной знак? Он резко тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение, и спросил:

– А вы, Петр Петрович, ходили в степь?

– Нет, – криво усмехнулся Тученков. – Так, поблизости только. Да и зачем? Рожи их мерзкие глядеть? Тьфу!.. Вот Денисов что ни день гоняет к киргизцам. И, представьте себе, никакой известности не имеет в отличие от путешественника Семенова.

– Азия страшна, – неожиданно вмешался доктор – Грязь, узкие темные улочки без единого окна а посредине – сток для нечистот. Шелудивые собаки, голод, нищета. На базарах продают мальчиков и девочек лет восьми. Похотливые купцы щупают детские тельца… Гадко! А рядом – величественные дворцы и минареты.

Он залпом выпил вино и снова наполнил стакан, не обращая внимания на осуждающий взгляд коменданта.

– И все они больны нехорошими болезнями! – Доктор обиженно оттопырил нижнюю губу, пошатнулся на стуле и вцепился в столешницу, потянув на себя скатерть.

– Э-э, голубчик. – Тученков брезгливо сморщил загорелое лицо. – Кажется, вам пора почивать?

– Отнюдь. – Доктор попытался встать. Комендант щелкнул пальцами. Вбежал босой солдат в полотняной рубахе, подхватил под мышки пьяного эскулапа и потащил к выходу.

– Вот так и живем, – вздохнул Петр Петрович. – Вы, господа, не судите его строго. Он свое дело знает и киргизцев пытается лечить. Правда, без особого толку… Ну, еше по стаканчику на сон грядущий?..

До «квартиры» Кутергина и фон Требина проводил с фонарем все тот же босой солдат. Отпустив его, Федор Андреевич пожелал поручику спокойной ночи и остался на крылечке покурить. В голове слегка шумело от выпитого вина, духоты и разговоров за столом. Чиркнув спичкой, капитан вдруг увидел в нескольких шагах неясную фигуру. Вспомнив, что он безоружен, Кутергин хотел кликнуть часового, но вовремя спохватился: какая опасность может угрожать ему во дворе охраняемого форта?

– Кто здесь? – спросил он.

– Не бойса, урус-тюра, – ответил из темноты гортанный голос. – Говорить хочу.

«Кажется, „тюра“ на местном наречии означает „большой начальник“? – вспомнил Федор Андреевич. – Сдается, это тот азиат, о котором говорил фон Требин?»

– Чего тебе?

– Твоя степь идет? – Азиат подошел ближе, но в темноте капитан не мог разглядеть его лица. – Возьми меня!

– Зачем? – Кутергин стряхнул пепел с кончика сигары и сдавленно зевнул. Он уже успокоился: конечно, это всего лишь купец.

– Твоя много солдат, а моя везет товар. Вместе ехать хорошо, я многа дорог знаю, все покажу. Возьми.

Ответить Федор Андреевич не успел. Скрипнула дверь, и появился заспанный Епифанов, белея в темноте исподним бельем. Азиат отступил в темноту и пропал, словно его и не было.

– Звиняйте, ваш высокородь, – пргудел Аким, бочком протиснувшись мимо Кутергина, и рысцой припустил за угол.

– Азия! – Капитан беззлобно выругался, бросил окурок и вошел в дом.

Отведенную ему комнату слабо освещала горевшая на столе свеча, прилепленная к глиняному черепку. В углу лежали какие-то тюки, а на них валялся номер санкт-петербургского «Русского базара», наверняка оставленный кем-то из проезжих офицеров. Заметив на столе толстую книгу, Федор Андреевич наугад раскрыл ее и прочитал: «…не заводи ссоры со вспыльчивым и не проходи с ним через пустыню, потому что кровь – это ничто в глазах его, и, где нет помощи, он поразит тебя. Не советуйся с глупым, ибо он не может умолчать о деле. При чужом не делай тайного, ибо не знаешь, что он сделает…»

Слова эти поразили капитана: странным образом они отвечали тому, что он собирался делать здесь, в диком краю кочевников и бескрайних пустынь. Кутергин поглядел на переплет. Но он оказался настолько засаленным от прикосновений многих рук, что название прочитать оказалось невозможным, а титульный лист был кем-то вырван.

Неужто есть некий тайный, неразгаданный смысл в том, что он увидел свое отражение в зеркале окровавленным и открыл неизвестную книгу именно на этой странице? Или просто разыгралось воображение и сказывается выпитое за ужином вино?

Решив не поддаваться мистическим настроениям, Федор Андреевич скинул мундир, снял походные темно-зеленые рейтузы, стянул с ног штиблеты и завалился на жесткую кровать.

Разбудил капитана рокот барабанов и хриплый зов трубы, нервно выпевавшей тревогу. За оконцем занимался серенький рассвет. На дворе громко топали сапогами солдаты и осипшими голосами выкрикивали команды офицеры. Лязгало железо, а со стороны степи доносился глухой гул. Что стряслось?