Василий Веденеев - Бальзам Авиценны

Кутергин достал из походного саквояжа бутылку французского коньяка. Матвей Иванович с любопытством поглядел на этикетку и, к удивлению капитана, презрительно хмыкнул.

– Убери! Вино нам ни к чему. Ты молочную водку пил?

– Молочную? – недоуменно переспросил Федор Андреевич. – Нет, не доводилось.

– Вот и попробуешь. Кузьма!

В комнату влетел шустрый маленький казачок, похожий на щуплого подростка. Но на лице у него красовались пышные усы. Одной рукой он придерживал ножны шашки, а другой – бережно прижимал к груди липовый жбан. В мгновение ока на столе появились деревянные пиалы, каравай хлеба и огромный кусок вяленой баранины. С непостижимой ловкостью Кузьма шашкой нарезал хлеб и мясо, налил в пиалы водки и положил рядом с ними пучки зеленого дикого лука.

– Видал? – улыбнулся Денисов. – Урядник мой, Кузьма Бессмертный; за все и про все у него шашка! Чего же ты доблестью казачьей баранину кромсаешь, а, Кузька?

– Так ить всю жисть ей мясо кромсаешь, – хитро ухмыльнулся урядник. – То овечье, то человечье.

– Философ! – Матвей Иванович поднял пиалу. – Ну, будем здоровы и за благополучное возвращение.

Капитан вдруг почувствовал себя в обществе этих совершенно незнакомых ему людей легко и просто, словно он тоже давно насквозь пропах конским потом и горькой полынью. Предстоящая долгая дорога через дикую степь и жаркие пески представилась ему совсем не опасной, а еще вчера мучившие сомнения и предчувствия – просто бредом. Федору Андреевичу уже не казалось противоестественным пить с утра странную молочную водку с казачьим хорунжим и урядником, закусывать ее бараниной и непонятной зеленью. Будто он был уже там, в знойной полуденной стороне, и сидел с ними на привале у костра, а рядом, позвякивая удилами, паслись стреноженные кони. И капитан тоже поднял пиалу:

– С Богом, Матвей Иванович! Будь здоров, Кузьма!

Напиток обжег гортань, и перехватило дыхание. Не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, Федор Андреевич покраснел, чувствуя, как из глаз покатились слезы. Денисов хлопнул его по спине ладонью и сунул в широко раскрытый рот пучок дикого лука. Капитан сдавил его зубами, и горьковатый едкий сок сразу снял обжигающую боль. Казачье питье оказалось огненным.

– Колодцы будем проверять? – Матвей Иванович жадно глотал большие куски баранины, стараясь поскорее насытиться.

– Надо, – подтвердил Кутергин. Он уже успел немного отдышаться. – Надо знать, сколько воды можно взять из них, где какой рельеф местности и твердость почвы. Определить места переправ через реки.

– Стало быть, война скоро? – Денисов помрачнел. – Пойдут ребятушки на Хиву, а может, еще дальше?

– Не знаю, – честно ответил капитан. И, вспомнив ночной разговор, сообщил: – Тут какой-то азиат просился со мной в степь.

– Здесь, в форте? – живо заинтересовался Матвей Иванович. – Носатый такой, глаза черные, ходит вразвалочку, на ворону похож? Этот? Конь у него ахалтекинец, золотистой масти.

– Ночью я с ним говорил, – извиняюще улыбнулся Федор Андреевич. – Не то что коня, его самого не разглядел.

– Нафтулла, – уверенно сказа., Бессмертный. – Он, больше некому.

– А ну, сгоняй-ка за ним. – приказал хорунжий.

Бессмертный пулей выскочил за дверь.

– Ты знаешь этого Нафтуллу? – Удивился капитан. Неужели Денисову известен каждый азиат, бывающий в форте?

– Мутный человечишка! – Казак заговорщически понизил голос. – Никак не могу понять какому Богу он молится? Не иначе, всем сразу и от всех хочет хоть что то да получить. Но иногда он приносит интересные новости из степи. Ничего, сейчас его Кузьма доставит, а я по-свойски поспрошаю: зачем ему с тобой ехать захотелось?

Однако Бессмертный вернулся один: Нафтулла исчез! Кто-то недавно видел его на плацу, кто-то у коновязей, кто-то около дома коменданта, а часовые сказали, что он уехал почти сразу же после прибытия полусотни Денисова. Услышав об этом, Матвей Иванович предложил выпить еще: не забивать же голову каким-то Нафтуллой?

Кутергин пригласил фон Требина. Тот не стал отказываться и поддержал компанию, хотя Федор Андреевич видел: поручик сделал это лишь из стремления подражать ему, капитану Генерального штаба. Потом вдруг откуда ни возьмись появились доктор, за ним отец Иоанн и комендант. В комнате стало тесно, шумно, весело. Слоями поплыл табачный дым, и пришлось настежь распахнуть окно. Бессмертный, как факир в цирке, доставал новые и новые жбаны с водкой, куски жирной баранины и караваи хлеба…

Как уходили гости, Федор Андреевич уже не помнил. Заботливый Епифанов помог ему лечь на кровать. Уже проваливаясь в сон, капитан слышал, как Аким пошептался с Кузьмой Бессмертным и тот с готовностью выбил крышку из очередного липового жбана…

Когда форт скрылся из вида, Нафтулла пустил ахалтекинца шагом – надо дать отдохнуть верному скакуну и заводным лошадям, навьюченным тюками с товаром. Лжекупцу не хотелось сейчас встречаться с Денисом-бала – сыном Дениса, как называли степняки хорунжего, помня его отца, лихого рубаку и отважного следопыта, пользовавшегося уважением в кочевьях. Денис-бала недоверчив и подозрителен, поэтому при его появлении Нафтулла счел за благо немедленно покинуть пограничную крепость.

Но более всего его занимали мысли об урус-тюре – приехавшем в укрепление русском начальнике в темно-зеленом мундире с серебряными погонами. С первого же взгляда лжекупец прямо-таки всей кожей ощутил: в облике этого офицера было нечто неуловимое, роднившее его с Желтым человеком, называвшим себя Миртом. Казалось, сама всемогущая судьба толкает его к русскому: он притягивал Нафтуллу, как магнит. Наверное, так возникает любовь с первого взгляда, о которой на Востоке говорят, что она приходит через глаза, или так тянутся друг к другу, внутренне ужасаясь этого, убийца и его жертва. И нет силы, способной оборвать возникшую между ними незримую связь, сплетающую в тугой узел нити жизней. Склонный к мистицизму, Нафтулла считал, что воспротивиться этому притяжению – все равно что пойти наперекор предначертанному в Книге судеб! Видимо, его встреча с русским на пыльном дворе маленькой крепости предопределена свыше.

Издали наблюдая за урус-тюрой, Нафтулла отметил, как он отличался от других офицеров: буквально на всем: на его осанке, манере держаться и даже на выражении глаз – лежала печать неразгаданной тайны. И хотя он держался просто, Нафтулла по многим приметам безошибочно определил в нем бывалого воина. Второй русский – молодой румяный офицер, приехавший с урус-тюрой, особого впечатления на лжекупца не произвел: он не вызывал в нем никакого беспокойства.

Целый день Нафтулла толкался среди солдат, внимательно прислушивался к их разговорам и узнал, что урус-тюра собирался ехать в степь и ждал, пока появится Денис-бала, который должен охранять его. Интересно, зачем русским в степь, опять рисовать ее на бумаге или у них другое на уме? Но что? Нафтулла не очень хорошо говорил по-русски, но прекрасно понимал язык северных пришельцев и, пользуясь тем, что солдаты почти не обращали на него внимания, слушал, слушал и слушал…