Василий Веденеев - Бальзам Авиценны

Неожиданно офицер почувствовал, как чьи-то сильные руки помогли ему подняться. Обернувшись, он не смог сдержать возгласа удивления: его поддерживал Али-Реза! В сумрачном свете, проникавшем в комнату через единственное узкое окно, лицо молодого шейха казалось серым, а некогда снежно-белая одежда походила на рубище нищего. Русский обнял Али-Резу как брата, внезапно обретенного после долгих лет разлуки, – сейчас он был его единственным другом здесь, в этой таинственной и страшной горной обители. Молодой шейх похлопал Федора Андреевича по спине и слегка отстранил от себя.

– Я рад, что ты жив, – молодой человек грустно улыбнулся, – но скорблю, что ты пришел разделить нашу участь.

– Вашу? – переспросил Кутергин. Оглядевшись, он заметил сидевшего в углу Мансур-Халима. Сгорбившись, словно на его плечи непомерным грузом давили годы и несчастья, слепой старик беззвучно шевелил губами, перебирая зерна простых деревянных четок.

«Выходит, Нафтулла по-своему честен? – невесело отметил капитан. – Он обещал мне встречу со старцем, и она все-таки состоялась. Правда, не совсем так, как хотелось бы».

Комната, где они находились, была просторная, почти квадратная, с низким потолком и грубыми стенами, возведенными из камней, скрепленных глиняным раствором. Ее освещали два слабых масляных светильника и падавший из узкого окна свет. Федор Андреевич подошел к окну и выглянул: примерно на сажень, вниз уходила стена здания, а потом начиналась почти отвесная скала; далеко внизу едва слышно шумел пенистый бурный поток. Еще вчера из него пил конь капитана, но отсюда, с головокружительной высоты, он казался малым ручейком. Да, если у тебя нет крыльев, вырваться из этой западни можно только через дверь, а за ней караулит вооруженная стража. Кроме нее, пленников стерегли многочисленные обитатели горного гнезда, запутанные переходы дома и мрачные громады гор, подпиравшие вершинами хрустальную голубизну небесного свода.

Слепой Шейх перестал перебирать четки и призывно протянул руку. Али-Реза подвел русского к отцу, и Кутергин сел рядом с Мансур-Халимом. Тот быстро пробежал пальцами по лицу капитана, коснулся плеча и, ощутив грубую ткань запыленного халата, отдернул руку, словно ожегшись.

– Ты пленный, – горько вздохнул старик.

Федор Андреевич понял: шейх не нашел привычных погон и сукна мундира. Как это ни больно, Мансур-Халим прав: капитан снова в плену. Но у кого?

– Где ваши веши? – Русский пошарил глазами, надеясь увидеть заветную шкатулку с картой и рукописный фолиант, однако в комнате, кроме старого, вытертого ковра на полу, нескольких тощих подушек и масляных светильников, ничего не было.

– У Мирта, – бросил Али-Реза.

– Да, все у него, – подтвердил слепец.

– У Мирта? – переспросил Кутергин. – Вы говорите, что вещи остались у Желтого человека? Значит, мы опять в его руках? Когда мы расстались, он увез вас с собой.

– С тех пор прошло много времени, – печально улыбнулся Мансур-Халим. – Мирта ждала засада у перевала. Все случилось очень быстро, и его всадники не успели убить нас. Желтый человек находился во главе отряда, а мы в середине. Нападавшие, как ножом, разрезали отряд на три части, отделив хвост и голову Не сколько людей Мирта погибли в стычке, а нас схватили и переправили сюда. Теперь скажи, что случилось с тобой?

Не касаясь мелких подробностей, Федор Андреевич рассказал о скитаниях по пустыне, встрече с урядником Бессмертным и поджидавшим у колодца Нафтуллой. Именно поджидавшим появления русских – сейчас капитан полностью уверился в этом. Когда слишком часто происходят случайные совпадения, невольно задумываешься: а нет ли в них закономерности?

– Нафтулла? – уточнил Мансур-Халим и задумался, подперев голову рукой.

– У кого мы в плену? – Капитан решился нарушить его размышления. – Кто отбил вас у людей Мирта?

– Исмаилиты, – тихо ответил Али-Реза.

Федор Андреевич вздрогнул: вон куда его занесло в погонеза старинной картой! Замкнулся страшный круг: слепого Шейха и его сына захватили люди Имама; Кутергин с казаками, сам не зная того, спас Мансур-Халима и Али-Резу, потом на них напали всадники Желтого человека, а у них слепца вновь отбили исмаилиты. Теперь и капитан угодил к ним в лапы. Что они намереваются сделать с пленниками? И карта, где карта?..

– Шкатулка и книга у Мирта, – словно подслушав его мысли, повторил слепой шейх. – Имама интересует совсем иное.

Кутергин задохнулся от волнения, выходит, он напрасно проделал долгий опасный путь и зря сунул голову в петлю, если ни карты, ни книги здесь нет? Как же горько и больно сознавать свое поражение.

– Чего они хотят от вас, от меня, наконец?! – вскричал он.

– Расскажи ему об этих шакалах. – Мансур-Халим дотронулся до плеча сына.

Али-Реза подсел поближе к капитану и негромко начал рассказывать об исмаилитах. Обычно они скрывали свою принадлежность к секте, и надо пройти долгий путь по ступеням обманов, испытаний и клятв, чтобы из простого мюрида или фидаи стать посвященным. С иудеями исмаилит иудей, с огнепоклонниками он прикидывался огнепоклонником, с буддистами – приверженцем Будды и старался никогда не раскрывать своей истинной сущности. Священная книга для них отнюдь не Коран, хотя они и считались мусульманами а «Маулоно-шо-Низоро», откровения Сеид-ата-Идн-и-Шах-Мансура, и «Путевой припас странствующих», написанный в незапамятные времена Насыр-и-Хосравом.

– У них много степеней или ступеней посвящения – рассказывал Али-Реза. – Сначала они узнают, что думает нужный им человек, а потом начинается «тасис» – охота за ним.

– Как за тобой и твоим отцом? – уточнил Федор Андреевич.

– В принципе да, – подтвердил молодой человек. – Но «тасис». может быть как охотой для привлечения в свои ряды, так и охотой для других целей. Когда же они хотят сделать кого-либо своим сторонником, наступает третья ступень – «ташлик». Исмаилиты втягивают человека в диспут о рае и аде, читают отрывки из Корана, стараясь вызвать удивление разногласиями в тексте и пошатнуть веру.

Он рассказал и о четвертой степени – «рабт-узы», предполагающей клятву о неразглашении услышанного, о пятой – «тадлис», когда посвящаемому говорят, что в нем нет Бога, что его нет и в небесах и нет иных праведных людей, кроме исмаилитов.

Кутергин слушал рассеянно: его не оставляли мысли о шкатулке и книге. Не меньше интересовала и собственная судьба. Если бы кто-нибудь еще полгода назад сказал ему в Петербурге, что он вскоре станет дичью в зловещей охоте фанатичных мракобесов, исповедующих средневековые догмы и готовых убить любого, кто встанет на их пути, капитан только рассмеялся бы в ответ, сочтя это глупой шуткой. Но действительность превзошла самые мрачные фантазии. И нет разницы, как назвать охоту за живыми людьми, «тасис» или иначе, – суть одна! Но все же, что нужно этим шакалам, как назвал исмаилитов слепой шейх?