Василий Веденеев - Бальзам Авиценны

Федор Андреевич резко встряхнул головой и усилием воли отогнал сонливость, однако та через несколько шагов навалилась с новой силой, заставив его остановиться. Прижав ладони к вискам, он покачивался как пьяный, – в ушах возник шум, колени подгибались, глаза не хотели открываться, а мелодия флейт и барабанов звучала далеко-далеко, не громче комариного писка. Прекрасной жрицы он уже не видел, она незаметно исчезла во тьме. Да и была ли она вообще? Не померещилось ли утомленному путнику, давно не знавшему женских ласк, неземное создание с чашей в руках?

Капитан опустился на прохладный пол, свернулся калачиком, как в детстве, и, больше не сопротивляясь охватившей его истоме, провалился в глубокий сон…

Казалось, вокруг колыхалась почти осязаемая мгла: сколько он ни напрягал глаза, ничего не увидел, даже кончиков собственных пальцев. Федор Андреевич ощупал себя и обнаружил, что он нагой, как новорожденный! Исчезло все: халат, сапоги, лохматая шапка, шаровары, исподнее белье. Решительно все! Но холода он не ощущал, поскольку возлежал на пушистой и мягкой шкуре неизвестного животного. Наверное, обладатель шкуры при жизни отличался приличными размерами, и все же капитану удалось отыскать край странного ложа и определить, что шкура постелена на каменные плиты. Где он лежит, все в том же храме, где увидел жрицу с чашей? Кто его раздел и, главное, зачем?

Голова работала ясно и четко, от сонливости не осталось и следа.

Надо полагать, жрица – не плод его воображения, а в сок тропических плодов подмешали сильное снотворное снадобье. Кому и зачем понадобилось усыпить его? И отчего здесь так тихо, будто в склепе? Мало того, что темень, так еще и и ушах звенит от тишины.

– Эгей! Ау! – закричал капитан, приложив ладони ко рту, но звук заглох, словно он кричал в ком ваты.

Федор Андреевич встал, считая шаги, пошел вправо от ложа, но шагов через двадцать решил вернуться – не приведи Бог заплутать или куда-нибудь провалиться. Поиски истины, обещанной Али-Резой, перестали ему нравиться. Отыскав шкуру, он отправился в другую сторону и опять вернулся без всякого результата – стены достичь не удалось. В кромешной тьме трудно определить истинные размеры помещения, но скорее всего он находился в большом зале. Оригинальная спальня, и неплохо бы узнать, кто его угостил сонным зельем, заботливо раздел и уложил почивать, подстелив пушистую шкуру? Сколько он тут провалялся: час, сутки, неделю? Сколько времени прошло с той поры, как он проснулся: час, два или всего десять минут? Тишина и темнота мешали ориентироваться во времени и пространстве, но капитан решил не поддаваться панике. Вряд ли его хотели убить: это давно могли сделать. Он не ощущал ни холода, ни жары, не испытывал голода или жажды. Подождем, посмотрим, не век же странные хозяева заброшенного города храмов будут таиться? Если они появились один раз, то появятся и в другой. Федор Андреевич снова растянулся на пушистой шкуре и закинул руки за голову – интересно, где сейчас Али-Реза? Тоже валяется в темноте нагишом на подстилке?

Незаметно капитан опять задремал, а пробудившись, с удивлением прислушался – опять все тот же далекий мотив флейт и барабанов? Наваждение какое-то, долго еще оно будет его преследовать? Спустя некоторое время звуки музыки стали громче. Справа появилась узкая полоска бледного света: она росла, ширилась, пока не превратилась в освещенный коридор.

Кутергин сел. Примерно в десятке саженей от него стена раскрылась и появились прекрасные девушки с носилками, наподобие портшеза. Всю одежду смуглых чаровниц составляли ожерелья на шеях и браслеты на запястьях и лодыжках. В полном молчании, под звуки музыки они подошли к ложу капитана, подняли его и усадили в портшез. Федор Андреевич не сопротивлялся, хотя чувствовал себя крайне неловко. Девушки не обращали никакого внимания на его смущение. Подняв носилки, они направились в освещенный коридор. Щурясь от света, Кутергин пытался понять, куда его несут, и старался не смотреть на прелести обнаженных девиц, однако те словно нарочно выставляли себя напоказ и томно изгибались, касаясь его то упругой грудью, то крутым бедром с шелковистой кожей, щекотали тело и грудь душистыми локонами. Капитан почувствовал, как в нем разгорелся огонь желания.

Коридор закончился небольшим залом с бассейном из розового мрамора. Девушки опустили носилки, бережно взяли русского под руки и помогли ему спуститься по ступеням в теплую воду. Они тоже вошли в бассейн и принялись мыть Федора Андреевича. Через несколько минут голова у него пошла кругом – девушки ласкали его руками, губами, заставляли глухо стонать от невыразимого блаженства и тут же вновь принимались с упоением ласкать, словно никак не могли им насытиться. Их руки, губы, языки и тела трудились без устали, отдавая все новые и новые ласки, и капитан потерял счет времени в этом упоительном безумии. Он даже не подозревал, что способен до изнеможения отдавать всего себя сразу четырем женщинам одновременно и при этом не знать усталости, но желать их все больше и больше.

Наконец, все утомились, и капитана бережно извлекли из воды, уложили на мраморную скамью и начали массировать, возвращая растраченные силы. Как только одна из чаровниц легонько провела ладонью по его груди, Кутергин вновь весь загорелся и жадно притянул ее к себе. Она охотно уступила, и все безумие повторилось, но теперь уже не в воде, а на широкой мраморной скамье, где, как ни странно, всем хватило места. Может быть, скамья специально предназначалась именно для любовных утех, а не для массажа? Они прекрасно обходились без слов, говоря на языке любви, жрицами которой были прекрасные банщицы, не знавшие жеманного стыда европейских женщин и не ведавшие никаких запретов в искусстве дарить наслаждения. Потом снова в бассейн и на мраморную скамью…

Наконец, полного сладкой неги Федора Андреевича завернули в тончайшие одежды, чем-то напоминавшие тоги римских сенаторов, и на руках отнесли в смежное помещение, усадив перед роскошным столом: диковинные фрукты и замысловатые блюда источали дразнящий ноздри аромат, стояли ныеокогорлые кувшины с шербетами и странной формы графины с незнакомыми, но ятю хмельными напитками. Манили аппетитной румяной корочкой жареные птицы, обсыпанные молотыми ооехами синеватой белизной сиял отварной рис, а с ним откровенно соперничали куски фаршированной овощами рыбы Русского начали угощать, как самого дорогого и желанного гостя. Девушки подносили ему блюдо за блюдом и подливали в кубок напитки. Помня о чаше, поданной прекрасной незнакомкой, капитан предпочитал воду, но от закусок и горячих блюд не отказывался. Комната, где происходило пиршество, не имела ни одного окна: скорее всего она располагалась под землей, в нижних этажах храма. Но какого храма и где он – в заброшенном городе, или, пока Кутергин спал, его переправили в иное место? Расспрашивать жриц любви явно бессмысленное занятие: даже если они знают арабский, все равно ничего не ответят. Капитан не обольщался – наверняка девушки выполняли приказ более высокопоставленных жрецов, но надо признать, делали это с душой. Глупо верить, что он сразу так пришелся им по сердцу, что они моментально потеряли голову и стыд.