Олег Гончаров - Полонянин

Радостные крики гребцов отразились от водной глади и долетели до нас. Видно, на ладье нашу деревушку заметили.

— Плохи дела, Добрый, — тихо сказал Веремуд. — Дулебы [50]это. Злой народ. Дикий. Говорят, они с матерями своими спят, а покойников не хоронят, а едят.

— Враки это, — возразил ему Андрей. — Про варягов и не такое придумывают, однако ж не всему верить нужно.

— Может, и враки, — вдруг обиделся старик, — только ухо с ними востро держать надобно.

— Ты смотри, что творят! — воскликнул Кислица. Несмотря на то что ладья была и впрямь тяжела, она прибавила ходу, а на корме ее заухал большой барабан, задавая ритм гребцам.

— Что делать будем? — подошел к нам Заруб.

— Ожидать, когда к берегу пристанут, — ответил я.

— Ожидать так ожидать, — согласился Заруб и вернулся на место.

Но ждать нам пришлось недолго. Вскоре ладья подошла совсем близко к берегу, и в воду с нее посыпались обернутые в шкуры люди. Они шумели, плюхались в реку, поднимали брызги, барахтались в волнах, выбираясь на сушу.

— Один, два, три… — считал я, — двадцать пять, двадцать шесть…

— Тридцать два, тридцать три… — вторил мне Кислица.

— Тридцать семь, — подытожил я.

— И трое на ладье остались, — добавил Андрей.

— А нас восемнадцать вместе с мальчишками и этим приблудным, — Веремуд кивнул на Андрея и ударил ногтем по бородке топора [51].

— И два волкодава, — добавил я, услышав, как собаки зашлись в злобном лае.

А пришлые, радостно хохоча, уже выбирались на берег. Вода стекала с их отяжелевшей чудной одежи, но казалось, что они этого не замечают. Уверены были в легкой добыче, оттого и веселились, словно дети. Спешили к деревеньке, на ходу поигрывая копьями и утыканными гвоздями палицами.

Из ватаги выделялся один. И хотя на нем, как и на остальных его соратниках, не было ни кольчуги, ни шишака, а только волчья накидка да высокий рысий колпак, в руках он сжимал большой топор с широким закругленным лезвием и длинным клевцом на обухе. И по тому, как легко он управлялся с этим грозным оружием, как по-звериному настороженно выбрался на прибрежную отмель, можно было понять, что это и был предводитель дулебов.

— Вон тот, с мадьярской секирой, главный у них, — подтверждая мою догадку, сказал Андрей.

— Ого! — удивился Веремуд. — Да христианин, как я погляжу, в оружии разбирается. Откуда знаешь, что это секира?

— Погулял я по свету белому, — ответил христианин, — оттого и разбираюсь во многом.

— Страшная штука, — кивнул старый ратник. — Вот помню, когда…

— Зато у остальных снаряжение дрянь, — перебил его Кислица и вынул из ножен меч.

— А не все равно, чем тебе кровь пускать будут — мечом, секирой или дубинкой шипованной? — покосился на него варяг.

— Это мы еще посмотрим, кто кому руду отворит! — огрызнулся старик и кончиком пальцев проверил остроту клинка.

— Ну и что скажешь, Добрын, сын Мала? — спросил меня Андрей.

— Скажу, что для начала у них надо прыти поубавить. — Я наложил стрелу на лук, прицелился и спустил тетиву.

Потом быстро выстрелил еще раз и еще. Одна за другой, три мои стрелы впились в берег перед ногами их предводителя.

— Всем стоять! — громко крикнул он и поднял вверх секиру.

Его послушались. Остановились. Затихли.

Предводитель вынул мою стрелу из земли, повертел ее в руке, на наконечник взглянул и вдруг улыбнулся.

— Хорошие стрелы делают в этом захолустье и хорошо их кладут! — крикнул он в нашу сторону. — Кто же меня пугнуть решил? Покажись и назовись!

— Негоже хозяевам прежде гостей называться! — крикнул я ему в ответ.

— И то верно, — кивнул он, силясь понять, откуда раздался мой голос, и все пытался высмотреть меня за частоколом тына.

Не высмотрел.

— Гойко меня зовут, Сдебут мне отец, и эти люди, — повел Гойко левой рукой в сторону своих соратников, — выбрали меня вожаком, — дотронулся он кончиками пальцев до своего колпака. — А ты кто? — Он пристроил секиру на плечо, подбоченился и гордо приподнял подбородок.

— Я Добрый, сын Мала, — поднялся я на ворота, верхом на перекладину сел.

— О! — воскликнул он. — Я-то думал, что разговариваю с мужчиной, а тут мальчишка! — захохотал громко, и его хохот подхватила ватага.

— Зачем ты пришел в эту землю и что тебе нужно? — постарался я сохранить спокойствие.

— Мне нужно все, что сможет унести моя ладья, — ответил он сквозь смех.

— Борта твоей ладьи и так вот-вот начнут воду из реки черпать. Может, пора остановиться? Неужто не хватит добычи и тебе, и твоим воинам?

Гойко оборвал смех и зло взглянул на меня:

— Ненавижу, когда кто-то учит меня. А тем более не тебе, незрелому чаду, решать, когда и где мне остановиться. Если хочешь жить, ты откроешь ворота и позволишь мне взять то, что я захочу.

— Да! — крикнул кто-то с ладьи. — Особенно тех девчушек с плеса! А то путь домой не близкий…

— А я бы и от мальчонки не отказался, ишь, шустрый какой, — сказал пузатый дулеб с длинными волосатыми руками и чмокнул толстыми губами.

И снова хохотом зашлась ватага.

— Иди ко мне, миленький, я тебя погрею, — гоготал пузан.

Не стерпел я.

Моя стрела вонзилась ему в пах. Он подавился гоготом, заверещал по-бабьи, выронил копье, ухватился своими волосатыми руками за древко стрелы, завертелся на месте и рухнул на прибрежную молодую траву.

Рев возмущения сменил дулебское веселье.

Пожалел я о содеянном, изругал себя за несдержанность. Только стрелу обратно в колчан уже не вернешь. А значит, будь что будет!

— Круши! — взмахнул секирой Гойко, отбил своей волчьей накидкой мою вторую стрелу и ринулся вперед.

Вслед за вожаком ватага пошла на приступ.

Дважды я успел отпустить тетиву, прежде чем обозленные дулебы добежали до тына. В Гойко метился, да только увернулся он, но и стрелы зря не пропали. Первой стрелой сбил с него колпак, а второй положил врага, бегущего рядом.

А неприятели уже лезли на земляной вал. Стряли в кольях, карабкались вверх, цеплялись за частокол, срывались и снова лезли.

Вожак и четверо с ним с разбега врезались в створ ворот. От удара затрещало подгнившее дерево притвора. Ворота поддались, зашатались. Свалился я сверху прямо под ноги Веремуду. От удара лук трещину дал, тетива ослабла, а стрелы из колчана просыпались.

— Эх, Добрый! — вздохнул он, меня коря, а потом вдруг вспыхнул в его глазах огонек веселой ярости. — Посторонись! — крикнул варяг, перешагнул через меня, топор изготовил.

Разлетелись створки по сторонам, ворвались враги в Ольговичи. Тут их старики мои встретили. Не ждали дулебы, что за хлипкими воротами их будут ждать ратники в полном вооружении.

Опешили вначале. Остановились.

Но недолгой заминка оказалась.

— Ха! — крикнул Гойко, подбадривая своих. — Малый со старыми против нас! Нам ли страшиться? Круши! — Но сам приотстал, вперед воинов своих пропуская.