Олег Гончаров - Неизвестная. Книга первая

© Олег Гончаров, 2016

© Сергей Кузьмин, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

Хотелось бы сказать большое спасибо тем людям, которые помогали в создании данного произведения.

Прежде всего Сергею Гурьянову, который и словом и делом способствовал тому, чтобы «Неизвестная» появилась на свет.

Большое спасибо Татьяне Жмайло, благодаря труду которой роман стал таким, какой он есть.

Спасибо Евгении Меркуловой и Сергею Кузьмину за то, что они подарили роману лицо.

Спасибо Владимиру и Марине Радионовым за поддержку и помощь.

Отдельное спасибо Славяне и Кристине – моим дочерям, которых я очень люблю.

Спасибо родным, близким и дальним, без которых мы не появились бы на этот свет и не стали бы такими, какие мы есть.

И главное спасибо и искреннее посвящение моей жене для которой я писал роман «Неизвестная»…

Веронике, с благодарностью, любовью и нежностью.

*****

– Так вы хотите, чтобы я рассказала все с самого начала? Что ж… ночь длинная, дорога дальняя, а спать, я так понимаю, вы не собираетесь.

Ладно. Слушайте, если вам так интересно…

Кстати, коньячку не хотите? Нет? Ну пейте свой чай, а я, пожалуй, глоточек сделаю. Он полезный… для кровообращения хорошо. Конечно же, в небольших количествах, потому мне одного глотка вполне хватит.

А знаете – я впервые еду в «Красной Стреле», раньше не доводилось как-то… Да еще в мягком… Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Так вы не будете? Ну как знаете. А коньяк здесь подают неплохой. И лимон свежий… удивительно…

С чего же начать? Да пожалуй…

Помните у Блока: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Аптеки, правда, не было, да и фонари уже не горели…

Было холодно. Ветер с залива метался по пустынным улицам испуганно затаившегося города, словно злой демон из страшной сказки. Стонал с подвывом – тоскливо и обреченно – в узких проходных дворах, гнал по першпективе колючую ледяную крупу, закручивал ее в грязные смерчи и бросал шрапнелью в потухшие окна. Хотя… разве место демону в промозглом Петрограде, да еще зимой, да еще в конце февраля восемнадцатого года двадцатого века? Разве место ему там, где и самого бога давно отменили? Потому он, наверное, и злился… а может, и не по этому. Кто его, ветер, поймет?

Будто назло этой ночи, этой зиме и этому ветру по озябшей набережной шли трое озябших людей. Двое чуть приотстали, стараясь укрыться от кусачих льдинок за спиной третьего: кутались на ходу в длинные серые солдатские шинели, тискали задубевшими пальцами ремни до смерти надоевших трехлинеек и тихо матерились и на эту ночь, и на метель, и на самого председателя совнаркома.

Третий – ростом не из богатырей – с презрением шагал сквозь тьму ,смело подставлял озверевшему ветру грудь, затянутую в черный матросский бушлат, и оттого казался выше. Он вразвалочку вышагивал по набережной, сметая клешами ледяную крупу с мостовой, и кричал этим сухопутным воякам:

– Разве же это ветер? Вот когда мы с самим Колчаком на норд ходили, вот там были ветра́!

Но они его все равно не слышали. Им хотелось в тепло. Моряку тоже хотелось, но тот странный тревожный вызов, что выгнал этих троих в зимнюю ночь и заставил прорываться сквозь петроградскую метель, был срочным и безотлагательным. Так было написано в ордере, что лежал в кармане бушлата. Моряку поручили разобраться, и потому он упрямо шагал вперед.

У всех троих на рукавах, словно метки для ампутации 1 1 Во время Первой мировой войны в армейских госпиталях красными нитками обозначались места ампутации раненых конечностей. , алели повязки с пришитыми к ним двумя литерами «ЧК».

*****

– Чтоб вы околели, быдло чекистское! – прошипел случайно глянувший в окно третьего этажа бывший лейб-гвардии штабс-капитан.

Он брезгливо задернул штору, поморщился, потер здоровой ладонью культю оторванной германским осколком левой руки и бросил быстрый взгляд на постель. Там сквозь ночь проглядывалось что-то бесформенное, темное, храпящее. И хоть знал бывший штабс-капитан, что это всего лишь кухаркина дочка Дуська, но почему-то страшно стало ему. Он нашарил правой рукой спички, кое-как вынул одну, прижав культей коробок, чиркнул серной головкой по шершавому боку, и неясный огонек отбросил на серые стены изломанные тени.

В армейском зеркале, лежащем на резной этажерке, всполохом мелькнуло отражение – давно небритое, исковерканное неверным светом лицо. Он узнал в образине себя и поморщился. Но тут заметил на зеркале полоску белого порошка, бегущую по идеальной стеклянной поверхности, а рядом – тонкую серебряную трубочку, и все забылось.

– Неужто вчера оставили? – мелькнула мысль.

Он секунду замешкался, решая, как бы в одной руке удержать и спичку, и трубочку. Понял, что это невозможно, нагнулся, резко втянул носом «дар индейских богов» и сразу почувствовал, как в ноздрях что-то взорвалось холодом и радужные пузырьки побежали по телу, по лицу, по векам, по ушам, собрались в тугой узел возле затылка и ринулись сквозь черепную коробку в самые потаенные уголки мозга.

– Ай! – вскрикнул бывший штабс-капитан, роняя догоревшую до пальцев спичку.

Комната вновь погрузилась в ночь. Что-то забормотала во сне Дуська, а постылый ветер громыхнул по крыше оторванным кровельным листом. И бывшему лейб-гвардии штабс-капитану все стало так просто и ясно, что он невольно улыбнулся этой ночи и этому миру.

Он зажег новую спичку и бросил равнодушный взгляд на пышнотелую деваху, раскинувшуюся по штабс-капитановой кровати. Как был – босой, в мятой исподней рубахе и галифе, – пошел в ванную комнату, прикрыв за собой дверь спальни. Спичка потухла на полпути. Но свет ему был не особенно нужен. Он прожил на этой квартире уже столько лет, что не мог заблудиться даже в темноте.

В ванной было немного теплей, чем в нумере, и хотя выложенные майоликой стены на ощупь казались холодными, пол из армянского туфа приятно грел ступни. Дверь за ним закрылась. Он оказался в кромешном мраке, постоял так немного, потом выдернул из кармана галифе маленький дамский браунинг, сунул ствол в рот и нажал на спусковой крючок.

Раздался громкий щелчок и… больше ничего.

Он постоял пару мгновений с пистолетом во рту, потом со злостью отшвырнул предателя, и тот со скрежетом залетел под большую чугунную ванну, стукнулся о литую ножку и затих.

– Вот ведь говно… – выдохнул бывший лейб-гвардии штабс-капитан и засмеялся.