Владимир Нефф - У королев не бывает ног

— Да, да, именно так, — сказал дон Тимонелли.

— Не понимаю, — сказал Петр, — неужели гражданам Перуджи дозволено безнаказанно убивать и быть предателями?

— В Перудже нет, — ответил аптекарь Джербино, — но уж если граждане Перуджи предстают перед страмбским судом, то нелишне принять во внимание, что Перуджа — богатая, сильная и воинственная страна, а Страмба, которая постоянно с ней на ножах, слаба и в данный момент — в плачевном финансовом положении… У нас и так уже начнутся осложнения из-за того, что горцы убили девять молодых людей из вероломной свиты Вашего Высочества. Поэтому мы считаем желательным проявить добрую волю по отношению к Перудже хотя бы в том, что, только формально наказав уцелевших детей, отослать их домой. В своей блестящей речи, Ваше Высочество, вы неоднократно ссылались на разум и подчеркивали, что на посту властителя и главы государства вы намерены править, всегда и неуклонно опираясь только на разум. Так вот я и спрашиваю, будет ли разумно лишний раз ворошить осиное гнездо.

— То, что вы считаете разумным, я считаю осторожностью и трусостью, — сказал Петр. — Когда дело доходит до конфликта между разумом и справедливостью, это значит, что или с разумом, или со справедливостью что-то не в порядке. Вы считаете разумным оставить преступников без наказания, дабы правители Перуджи не гневались на нас, я же считаю это неразумным, ибо преступление, оставленное без наказания, ведет к дальнейшим преступлениям. Что касается богатой и могущественной Перуджи, то у меня о ней совершенно противоположное мнение: это город, разделенный на два враждебных и непримиримых лагеря, где вот-вот вспыхнет мятеж. Господа, я отказываюсь продолжать дебаты, вы или принимаете мой приговор без дальнейших обсуждений, или я еще сегодня объявляю народу Страмбы о своем отречении от престола и о причинах отречения.

После этого Петр встал и удалился, оставив за своей спиной двенадцать разгневанных мудрецов.

Казнь семи юношей из Перуджи перед Партенопейскими воротами, проведенная по приговору и настоянию Петра, вызвала большой интерес и серьезное волнение — немало женщин оплакивало красоту и молодость осужденных, когда помощники палача под унылый грохот барабанов вели их к месту экзекуции, — но Петр пользовался в Страмбе глубокой симпатией, авторитет его был неколебим, и люди легко убедили себя в том, что новый правитель отдает себе отчет в своих поступках и что в конце концов давно уже пора проучить слишком высокомерных перуджанцев.

Два дня спустя Большой магистрат Перуджи прислал Большому магистрату герцогства Страмбского длинный, страстный протест, где обвинял Страмбу вообще и нынешнего ее правителя-узурпатора особенно в истреблении перуджанской молодежи. Несмотря на предупреждение подесты города Перуджи о том, что там строго-настрого запрещено вербовать солдат, нынешний узурпатор Страмбы, на самом деле — некий Пьетро Кукано, жулик и бродяга, забредший в Страмбу из еретической земли Богемии, ловкими маневрами и вероломными обещаниями, подобно сказочному крысолову, выманил из города упомянутый цвет молодежи в количестве шестидесяти подающих надежды юнцов. Правда, большинство из них вскоре разгадали подлые замыслы Пьетро Кукано и воротились в родной город, но шестнадцать человек остались у него на службе, и когда с помощью обманутых им юношей — причем многие из этих несчастных поплатились жизнью — он достиг своей узурпаторской цели, то приказал казнить оставшихся в живых, соблазненных им несчастных мальчиков без всяких оснований и повода. Этот инцидент по своей жестокой бессмысленности в корне противоречит исторически сложившимся отношениям итальянских государств и городов; с тех пор как существует Италия, никогда еще не было допущено ничего столь чудовищно жестокого и преступного, к небу вопиющего, ниспровергающего самые основы гуманности и богопротивного. Тем не менее власти Перуджи, отчетливо сознавая, что не все граждане герцогства Страмбского несут ответственность за случившееся, а, напротив, все честные люди Страмбы тяготятся узурпаторским правлением негодяя, завладевшего страмбским троном, продолжая традиции великодушия, благородства и терпимости, украшавшие историю Перуджи, твердо уверены, что вышеупомянутый изверг вскоре будет смещен со своего, не по праву добытого поста, который он использует столь бесстыдно; поэтому они готовы посмотреть сквозь пальцы на перенесенную трагедию и удовлетвориться возмещением причиненного Перудже убытка в размере двух тысяч скудо за каждую погубленную молодую жизнь, что в общей сумме составляет, следовательно, тридцать две тысячи скудо, которые должны быть выплачены единовременно и без промедлений.

— Я не осуждаю их за то, что они вымогают у нас деньги, напротив, я был бы страшно удивлен, если бы они этого не сделали; я упрекаю их за дурной стиль, — заметил Петр, когда на срочно созванном заседании Большого магистрата герцогства Страмбского обсуждался этот ультиматум. — Полагаю, господа, что вы также разделяете мое спокойствие и веселое расположение духа, вызванное этим посланием. Если кто-либо из вас хочет написать этим перуджанцам несколько резких слов и заодно показать, как надо сочинять письма, то вы можете сделать это; если же у вас нет такого желания, я сделаю это сам. Теперь, господа, перейдем к более важным вопросам. Я поражен тем, что в Страмбе до сих пор действует постыдное и невежественное предписание, согласно которому граждане иудейского вероисповедания обязаны носить на груди желтый круг. Предлагаю это предписание отменить. Далее. Размышляя над тем, как поступить с дворцом Гамбарини, да будет проклято имя его, я пришел к заключению, что там надо основать высшую школу и назвать ее университетом Помпонацци. Кто был Пьетро Помпонацци, вам, очевидно, известно; тем, у кого это священное имя выветрилось из памяти, напомню, что этот великий мыслитель, скончавшийся почти сто лет назад, отвергал бессмертие души и утверждал, что сказка о вечной жизни в раю или аду была придумана только для того, чтобы держать в узде темных и невежественных людей. Он был противником всякой мистики и метафизики и обращал свое внимание преимущественно на изучение природы и ее законов. Так вот, в духе философии этого мыслителя, имя которого будет присвоено страмбскому университету, там станут изучать исключительно экспериментальные естественные науки и математику, а всякие схоластические нелепости будут искореняться самым решительным и последовательным образом. Я рассчитываю созвать в Страмбу самых блистательных и широко известных преподавателей естественных и математических наук со всех концов Италии и всего света: вознаграждение размером в триста пятьдесят дукатов ежегодно, которое им будет гарантировано, безусловно привлечет их сюда.