Владимир Нефф - У королев не бывает ног

То странное обстоятельство, что герцог, ожидающий невесту, — чужеземец, в то время как невеста, возвращавшаяся из дальних краев, родилась и выросла в Страмбе, воодушевило еще одного придворного поэта, француза Виктора Бенжамена, о котором из-за его огромной фигуры и необыкновенного уродства в шутку говорилось, что он — сын Полифема и козы, на написание премилого стихотворения, начинавшегося так:

«Et pensez done, ils pouvaient ne jamais se connanre» — «И подумайте, могло ведь случиться, что они никогда не узнали бы друг друга», и кончавшегося: «Belle Izotte, adieu ton pucelage, tu n'en dois faire pleurs, car Ie pommier qui porte bon fructage vaut mieux que s'il ne porte que fleurs» — «Прекрасная Изотта, простись со своим девичеством и не оплакивай его, ибо яблоня, которая приносит добрые плоды, ценится больше, чем яблоня, которую украшают одни цветы».

Поскольку в герцогском дворце ожидали большого наплыва гостей, то там на скорую руку сколотили тысячи полторы новых кроватей, а во дворе казармы соорудили временные деревянные конюшни на тысячу лошадей; со всех концов герцогства были доставлены горы продуктов и такое количество сахара, меда и яиц, что двенадцать мулов насилу их довезли; художник Ринальдо Аргетто собственноручно нарисовал и отослал дворцовому шеф-повару эскизы тортов и разных сладостей, которые должны были украсить свадебный стол, среди них сахарного Геркулеса в человеческий рост, сражающегося с чудовищами, змею, ползущую по сахарной горе, и марципанового медведя с палкой в пасти, якобы для того, чтобы он никого не подпускал. Чешуйки рыб должны были посеребрить, а караваи хлеба позолотить.

Придворный скульптор Джакомо Альваротти подправил и почистил статую Веспасиана на пьяцца Монументале, подновил ее, снабдив зрачками незрячие глаза императора. На башенных часах храма святого Павла поставили новые золотые стрелки и золотой циферблат, а прилежные добровольцы с утра до ночи скребли грязь и мусор на всех улицах Страмбы, починяли мостовые; весь город гудел от грохота, свиста щеток, звона пил, визга рубанков, гула, болтовни, плеска, звяканья, шарканья ног, скрипа, — словом, от всех тех звуков, которые в те времена малоразвитой техники мог вызвать шум лихорадочной работы.

До приезда Изотты оставалось не более четырех дней, и тут, надлежащим образом доложив о себе и получив аудиенцию, Петра посетил настоятель страмбского картезианского монастыря, прозванный Интрансидженте, то бишь Неуступчивый, Непреклонный или Непримиримый. Это был высокий костлявый человек, с красивым, но хмурым лицом, словно вырезанным из суковатого дубового полена, с толстыми и всегда надутыми губами, высоким лбом, изборожденным морщинами — следствие его гнева на бесконечную греховность рода человеческого, венцом густых каштановых волос, щетиной торчавших вокруг большой выбритой тонзуры, толстым шишковатым носом между черными угольями лихорадочно блестевших глаз, — словом, завершенный, идеальный образ Неуступчивости, Непреклонности или Непримиримости.

Некоторое время он молча смотрел на Петра, словно желал проникнуть в самую глубь его души, а затем, не говоря ни слова, передал ему свиток, свернутый трубочкой. Развернув лист, Петр, к своему удивлению, обнаружил, что там ничего нет, кроме копии шутливого стихотворения Виктора Бенжамена «Et pensez done, ils pouvaient ne jamais se connaltre…».

— Вы читали это, юный герцог? — спросил Интрансидженте.

— Читал, — ответил Петр.

— И вам это нравится?

— Стихотворение наивное, несколько глуповатое, но милое и настроению свадьбы, по случаю которой оно и написано, по моему мнению, вполне соответствует.

— А содержание пьесы, которая должна быть сыграна на придворном театре, вам известно?

— Более чем известно, — сказал Петр, — я сам ставлю этот спектакль.

— Из чего следует, что вы ее одобряете? — сказал Интрансидженте.

— Разумеется, — сказал Петр, — но к чему этот допрос, настоятель?

— Понимаете ли вы, юный герцог, что у принцессы Изотты траур, — продолжал Интрансидженте, оставляя без внимания вопрос Петра. — Вы, вероятно, возразите, что Его Святейшество по беспредельной своей доброте разрешили заключить ваш брак с принцессой Изоттой без отлагательств из политических соображений, однако, я полагаю, элементарное чувство такта должно было бы заставить вас помнить о тени трагедии, до сих пор лежащей на этом доме, вместо того чтобы одобрять непристойности, пригодные скорее для публичного дома, чем для герцогского двора.

— Господин приор, — возразил взбешенный Петр, — вы стоите во главе монастыря, а я — позвольте вам напомнить — во главе этого герцогства. Я не вмешиваюсь в то, как протекают ваши богослужения, а поэтому будьте любезны и не вмешивайтесь в подготовку торжества, которое касается только меня и принцессы Изотты.

— Я ждал от вас подобного ответа, юный герцог, — сказал Интрансидженте, — но поскольку мне приходится выполнять обязанности, возложенные на меня папой, я вынужден следить за вашей деятельностью и должен сказать, что порой просто прихожу в ярость, порой содрогаюсь от страха, наблюдая за вашими новшествами. Я предполагал, что, вступив на престол, вы разошлете во все земли, из которых слагается папское государство, послание о своем к ним расположении и мире; вместо этого вы первым делом рассорились с жемчужиной государства Его Святейшества, Перуджей, преступно казнив на виселице семь юношей.

Петр почувствовал, что бледнеет.

— Вы решаетесь заявить мне в глаза, что это было преступлением?

— Да, это было преступлением и, кроме того, непростительной политической ошибкой, — сказал Интрансидженте. — Я полагал далее, что власть, обретением которой вы обязаны только и только Его Святейшеству, вы используете прежде всего для повышения морали и набожности в этом городе и в этой стране. Я полагал, что вместо одного постного дня вы введете два поста в неделю; вы поступили прямо наоборот, отменив даже единственный день. Я надеялся, что вы усилите надзор за евреями, которые часто пренебрегали своей обязанностью носить желтый круг, предпишете им всенепременно посещать проповеди в кафедральном соборе и сделаете их жизнь настолько невыносимой, что они сами на коленях попросят разрешения перейти в христианскую веру; вы же и в этом случае поступили противоположным образом. Я ожидал, что вы введете строжайшие наказания за всякие ереси, внебрачное сожительство, половые извращения и иные прегрешения против добрых нравов, но вас, юный герцог, по-видимому, занимает совершенно иное — вы учредили высшую школу, где будут читать лекции по естественным наукам, что само является нарушением таинства, коим Бог окружил все природные явления, и эту высшую школу вы еще назвали именем архиеретика Помпонацци, который не постыдился признать, что, хотя он и не оспаривает воздействие святых мощей, но это воздействие ничуть не изменилось бы, будь это не останки святых, а собачьи кости.