Кэтрин Нэвилл - Восемь

Ветер гнал по газону опавшие листья, где-то раздавались уханье филина и крики других ночных тварей. Хотя я считал себя смельчаком, признаюсь, я трусил.

Внутри часовни было темно и холодно. В этот час здесь никто не молился, и только несколько свечей догорали у склепа. Я зажег еще одну, опустился на колени и начал умолять покойного духовного отца Франции направить меня. В огромном склепе стояла тишина, и я слышал только биение собственного сердца.

Однако едва я произнес слова мольбы вслух, как, к моему полному изумлению, порыв ледяного ветра загасил все светильники в склепе. Я пришел в ужас! Очутившись в кромешной тьме, я попытался нашарить что-нибудь, чтобы зажечь огонь. Но в этот миг раздался чей-то стон и над склепом выросло бледное привидение кардинала Ришелье. Его волосы, кожа, даже его церемониальные одежды были белы как снег. Привидение склонилось надо мной, мерцающее и полупрозрачное.

Если бы я уже не стоял на коленях, ноги мои непременно бы подкосились. В горле у меня пересохло, я не мог говорить. Тут снова послышался низкий стон. Привидение кардинала говорило со мной. По хребту у меня побежали мурашки, когда я услышал его голос, похожий на колокольный звон.

— Зачем ты потревожил меня? — прогремело привидение. Вокруг меня закружился ледяной вихрь, я стоял в полной

темноте, и мои ноги так ослабели, что бежать нечего было и думать. Я сглотнул и постарался, чтобы голос мой не дрожал.

— Кардинал Ришелье, — выдавил я, заикаясь, — я прошу совета! При жизни вы были величайшим политиком Франции, несмотря на сан священника. Каким образом достигли вы такой власти? Пожалуйста, поделитесь своим секретом, чтобы я мог последовать вашему примеру.

— Ты?!

Привидение вытянулось до самого потолка, будто столб белого дыма. Похоже, мои слова смертельно оскорбили его.

Затем призрак принялся бегать по стенам, как человек по полу. С каждым кругом он становился все больше и больше, пока не занял всю комнату. Теперь вокруг меня словно кружился неистовый смерч. Я отпрянул в сторону. Наконец привидение произнесло:

— Тайна, которую я пытался раскрыть, останется таковой навсегда…

Привидение все еще кружилось по стенам подвала, но постепенно истончалось, исчезая из виду.

— Сила лежит похороненной вместе с Карлом Великим. Я нашел только первый ключ, я надежно спрятал его…

Призрак мерцал на стене, словно пламя, которое вот-вот погаснет от сквозняка. Я вскочил на ноги и как безумный пытался удержать его, помешать ему исчезнуть совсем. На что он намекал? Что за секрет лежал похороненный с Карлом Великим? Я попытался перекричать шум призрачного ветра:

— Пресвятой отец! Пожалуйста, скажите мне, где искать этот ключ, о котором вы говорите?

Привидение почти уже исчезло, но я еще слышал его голос, как утихающее вдали эхо:

— Франсуа… Мари… Аруэ… И все.

Ветер стих, и несколько свечей снова загорелись. Я остался в подвале один. Спустя долгое время я пришел в себя и отправился обратно в студенческое общежитие.

На следующее утро я был склонен поверить, что все это — лишь дурной сон, но сухие листья, прилипшие к плащу, и удушающий аромат склепа, въевшийся в него, убедили меня, что все произошло на самом деле. Кардинал рассказал мне, что отыскал первый ключ к тайне. По какой-то причине мне надо было искать его у великого поэта и драматурга Франции Франсуа Мари Аруэ, известного как Вольтер.

Вольтер недавно вернулся в Париж из добровольной ссылки в своем поместье Ферне, якобы для того, чтобы поставить на сцене новую пьесу. Однако большинство считало, что он приехал домой умирать. Почему этот сварливый старый атеист, пишущий пьесы и родившийся через пятьдесят лет после смерти Ришелье, должен быть посвящен в секрет кардинала, было выше моего понимания. Прошло несколько недель, прежде чем я получил возможность встретиться с Вольтером.

Одетый в сутану священника, я прибыл в назначенный час и вскоре был допущен в спальную комнату. Вольтер терпеть не мог вставать до полудня и часто целый день проводил в постели. Вот уже сорок лет все кругом говорили, что он на пороге смерти.

Он ждал меня, откинувшись на многочисленные подушки, в мягком розовом ночном колпаке и длинной белой рубахе. Его глаза горели, как два угля на бледном лице, тонкие губы и нос делали его похожим на суетливую хищную птицу.

Священники хлопотали в комнате, а Вольтер шумно противился исполнению их обязанностей, как делал и раньше и впоследствии, до последнего своего вздоха. Я пришел в замешательство, когда он взглянул на меня, одетого в сутану послушника: я знал, как Вольтер не любит духовенство. Сжав скрюченной рукой простыни, он объявил священникам:

— Пожалуйста, оставьте нас! Я дожидался прибытия этого молодого человека. Он послан кардиналом Ришелье.

И Вольтер засмеялся высоким женственным смехом, а священники, оглядываясь на меня, суетливо заторопились выйти из комнаты. Затем он пригласил меня присесть.

— Для меня всегда было тайной, — начал он сердито, — почему этот напыщенный призрак не может спокойно лежать в своей могиле. Как атеист, я нахожу весьма раздражающим тот факт, что умерший священник советует молодым людям посетить меня, лежащего в постели. О, я всегда могу определить, когда приходят от него. У всех вас этакие метафизические складки у рта и взгляд пустой. В Ферне ваш брат являлся с перебоями, а здесь, в Париже, идет сплошным потоком.

Я подавил в себе раздражение, слушая описание самого себя в подобной манере. Я был и удивлен тем, что Вольтер угадал причину моего к нему визита, и обеспокоен. Он упомянул других, разыскивающих то же самое, что и я. — Хотелось бы мне вытащить занозу из сердца человека раз и навсегда, — разглагольствовал Вольтер. — Тогда, возможно, я бы обрел мир.

Он вдруг расстроился, а потом стал кашлять. Я увидел, что он кашляет кровью, но, когда ринулся помочь, старик оттолкнул меня.

— Доктора и священники должны быть повешены на одной виселице, — кричал он, пытаясь дотянуться до стакана с водой.

Я подал ему воды, и Вольтер сделал глоток.

— Конечно, он хочет рукописи. Кардинал Ришелье не может вынести, что его драгоценные личные записи попали в руки такого старого нечестивца.

— У вас есть личные дневники кардинала Ришелье?

— Да. Много лет назад, когда я был молод, меня посадили в тюрьму за подрывную деятельность против короны. Виной тому были накарябанные мной довольно посредственные стишки о романтической жизни короля. Когда меня засадили, мой благородный патрон принес мне для расшифровки некие дневники. Они хранились в его семье долгие годы, но были написаны секретным кодом, который никто так и не смог разгадать. Поскольку заняться мне было нечем, я расшифровал их и узнал много интересного о нашем обожаемом кардинале.