Алина Масловская - Восемь строк. Восемь нот

Творческие люди зачастую видят мир в других тонах, словно их органы чувств работают несколько иначе, чем мы привыкли. На мой взгляд, задачей любого литератора является талантливо передать ощущения, отыскать истину, расцветить мир новыми красками, и, возможно, сделать его немного лучше.

Принято считать, что цветов радуги – семь. Нота – графическое изображение звука, и, чтобы написать песню или музыку, человек использует всего лишь семь нот, меняя тональность с помощью разных октав. В поэзии восьмистрочие называется октавой, в ней чередуются мужская и женская рифма.

«Восемь строк. Восемь нот» – оригинальный и уникальный сборник, содержащий в себе весь спектр человеческих эмоций, выраженный в поэзии. В нем каждый поэт, как хороший актер или актриса, играет свою роль, отвечая за определенную строчку, ноту или цвет радуги. А иногда и выходя за рамки роли – в поисках восьмого цвета, восьмой ноты или восьмого чуда света.

Вы можете выбрать «своего» автора, который будет наиболее близок именно Вам. Наша книга поможет Вам в этом.

Ирина Юсупова

Прим. авт.: Несколько авторов этого сборника попросили не исправлять свои стихотворения. По их мнению, читатель сам определяет акценты (ударения и знаки препинания).

Поэт, писатель. Родился на Урале, возродился в Москве. Исследователь трудов профессора Альберта Хофманна. Любит родные края, которые неизменно называет пикантным ёмким словом.

А на улице минус сорок,

Белоснежно-морозно искрит,

Звёзды сыплются между створок,

Дымный столб неподвижен. И скрыт,

Как и прежде, от взгляда безумных…

Смысл их жизней. На будущем – мгла.

Космонавтов мечтательно-лунных

На ладонях Земля берегла,

Продолжая космический эллипс,

Древний танец сферических тел.

В Книгу Жизни дни намертво въелись

С опечаткой на каждом листе.

Неуверенной дрожью пунктира

Сердце бьётся, как пламя свечи,

Этот мир так давно из нас вырос

И совсем по-иному звучит.

Стынет взгляд на узоре оконном,

Двор за ним раскалён добела,

Две сплошные легли мефедроном

На безжизненной глади стола.

Эта ночь неподкупна, сурова,

Не согреть её пальцев костру.

Абсолют тишиной очарован

Под игру человеческих струн.

Звуки их то глуше, то звонче…

Дело было зимой, в январе.

Выпью залпом, не чокаясь, молча,

За расстрелянных им снегирей.

Наш век дурной, как анаша,

Хоть мягко стелет, спать нам жёстко!

Из колыбели и в Ашан

Свернём в тупик на перекрёстке.

Глаза и кожа, руки, рты –

Спектакль с переодеваньем,

Из пункта "Я" до пункта "Ты"

Неизмеримо расстоянье.

Стена, к которой поведут,

Разулыбается кирпично.

Сотни дверей то там, то тут,

В кармане ключ, но он скрипичный.

Ведь ты надежды подавал!

Но греешь ложку на спиртовке…

Скажи, мужик, не ожидал?

Не чухал ты такой концовки

Вдоль окна плазмами горят,

Пульт в батарейках прячет литий.

От пункта "Ты" до пункта "Я"

Не довезут на безлимите.

Сквозь всю Москву струится путь,

Хоть тёмен он, но узнаваем,

В даль разношёрстную толпу

Везёт водила под насваем,

Мимо "Цветов" и "Шаурмы",

Мимо погоста и развалин.

И нет на карте пункта "Мы",

А значит, встретимся едва ли.

Здравствуйте! Я здесь когда-то жил!

Затем ушёл, не переживши зиму.

Но лунную ущербность миражи

Домов, деревьев, как и прежде, примут.

Я, на глаза надвинув капюшон,

Ушёл в ночи, горя по-мотыльковски,

Оставив недописанный стишок-

Так уходил Владимир Маяковский.

Но, я вернусь сюда, где лепестки

Ласкает лето тёплыми губами,

Где земли, изнывая от тоски,

Жмут руки рек своими берегами.

Вернусь сюда, где тихий, мирный быт

Дрожит под сапогами новобранца,

И жизни изменяют темп ходьбы

В такт музыке кармического танца.

Где поутру художник, пьяный в хлам,

В жестянку тычет трупом сигареты,

И боги молча курят фимиам

Над серыми могилами поэтов.

Я, растерявший схемы, чертежи,

Сюда вернусь, но в новой ипостаси.

Ну, здравствуйте! Я здесь когда-то жил!

И, обнулившись, вновь на жизнь согласен.

Спит улица, сомкнув уста,

И ночь тиха, и хищной львицей

Тень от какого-то куста

Ко мне в окно попасть стремится.

Луна, бесшумно, как палач,

И неспеша обходит жертву,

Невидимых качелей плач

Во мраке действует на нервы .

А запоздалый гражданин,

В ночи боясь своей же тени,

Мимо строительных руин,

Сочится в улицах сплетений.

И старый тополь под окном,

Прижался к дому, будто в страхе.

Он от руки карандашом

Рисует двор при каждом взмахе.

Я выращу в душе прекрасный сад,

Чтоб кронами чесал он небеса.

Чтоб был он как в той самой поговорке:

«Ни словом, ни пером не описать».

Нашёл в ней солнцем выжженный пустырь

И стал сажать на нём свои кусты.

Чтоб выросли на нём, благоухая

Цветы, а не могильные кресты.

Ты приложи холодное к виску,

Нажми курок, чтоб вытекло горячим

Всё то, что от других усердно прячем.

Сомнения оставь на берегу.

Минуты в даль бегут, никак иначе,

И город тонет медленно в снегу.

Два пятака тебе я сберегу

Для переправы.

Догорит вечерняя заря,

Синеву заклеив чёрным скотчем.

Людям пожелав спокойной ночи,

Боги греют руки у огня.

Облака на звёзды поменяв,

В миг Сегодня превратилось в Завтра .

Нас с тобой, как хлопья, ест на завтрак

Новый рот прожорливого дня.

Из кармана минуты прошедших лет, месяцев выну,

Тополя под ветрами, дождями и солнцами дряхнут,

И мосты гнут под небом глубоким горбатые спины,

И цветок из далёкого детства сиренью распахнут.

Только память – покинутый дом, заколочены ставни,

Старый пёс уж не бродит, скуля и гремя ржавой цепью.

Город детства, взрастивший меня, мной навеки оставлен,

Горный край, полный рек и лесов, мне казавшихся степью.

Только память, паршивая тварь, кроме песен и музык,