Жан Оливье - Викинги и индейцы

— Иди сюда! Омене-ти тоже старый лис и очень хитрый. Иди сюда… Я нашел больше, чем следы…

Он снова углубился в можжевеловые заросли.

Лейф сгорал от любопытства, но закон вежливости у скрелингов плохо судит о людях, которые жадно расспрашивают и не умеют совладать со своим нетерпением.

Ветви хлестали викинга по лицу, колючки впивались в руки и ноги, а хлопья снега, падавшие с вершин, залепляли глаза, но Лейф считал вопросом чести не потерять Омене-ти из виду…

Наконец, сквозь заросли он увидел реку.

— Люди народа Выдры спрятали здесь свои пироги… Им не хватает хитрости, чтобы обмануть глаз Омене-ти.

Пять длинных перевернутых лодок, наполовину присыпанных снегом, лежали в ряд на полянке, устроенной в самых зарослях. Толща можжевельника укрывала их от глаз людей, которые могли спускаться или подниматься по реке.

— Люди Выдры шли на праздник шаванос. Остальные пироги дальше.

Скрелинг измерил своим ножом корку заледенелого снега, налипшего к обшивке.

— Люди Выдры прошли один лунный месяц назад, не меньше. — Он уверенно протянул руку вправо. — Там мы найдем Виннета-ка. Ближе к горам. Иннети-ки и совенок будут очень довольны.

Лейф с восхищением смотрел на старика. Опыт и охотничье искусство не объясняли всего. Может Омене-ти, как и знаток рун Бьорн Кальфсон, был наделен способностью читать в невидимом?

Скрелинг, похоже, заметил смятение Лейфа, так как поднес два указательных пальца к глазам.

— Всегда смотреть на следы и приметы. Земля и снег говорят, когда на них смотрят. Завтра можно будет увидеть что-то другое.

Темнота наступила мгновенно. Редкие снежные хлопья, широкие, как крылья бабочки, плавно закружились в воздухе.

— Снегом занесет все следы, — забеспокоился Лейф.

— Не все следы — на снегу. Следы есть повсюду. Надо быть старым, чтобы уметь распознать их.

Они молча съели два рыбьих катыша и два куска медвежатины, затем охотник приподнял одну из пирог…

— Спать под пирогами до утра…

Он тихо хмыкнул. Наверное, представил, какую хорошую шутку сыграет он с сыновьями Выдры, которые так плохо прячут свои лодки. Лейфу с трудом удалось заснуть, но когда забрезжил рассвет и Омене-ти принялся будить его, он спал, сжав кулаки. Охотник уже сходил на разведку, так как к его безрукавке прицепились еще свежие колючки можжевельника.

Внезапно Лейфа охватила тревога. Иннети-ки и маленький Эйрик, возможно, находились к нему ближе, чем он предполагал.

— Нужно идти, Лейф… Но прежде я хочу показать тебе говорящие знаки.

Они поднялись по тропе, почти невидимой в кустах можжевельника.

— Видишь, здесь прошли сыновья Выдры и указали остальным, что следовали за ними, верную дорогу.

На конце воткнутого в землю шеста висела еловая ветка, и иголки на ней уже начали желтеть.

— Этот знак означает: внимание на приметы, которые вы найдете дальше.

Примерно в трех полетах стрелы на склоне березовый лес сдерживал нашествие можжевельника Впереди первых деревьев на воткнутой в снежный сугроб рогатине держалась ветка орешника длиной в восемь-девять футов, грубо наискось обструганная с одного конца.

— Это еще один знак? — спросил Лейф.

— Палка на рогатине: нужно идти день в направлении острого конца.

Острый конец указывает на северо-запад, Омене-ти… День ходьбы. Значит, Иннети-ки и Эйрик…

— Через день ты найдешь Иннети-ки и совенка. Это так. Знаки не лгут, поскольку все краснокожие узнали их из уст Гитчи-Маниту. Им нет числа. Есть знак богатой дичью охоты и знак кишащих рыбою вод, знак дружбы и знак болезни, знак мира и знак войны… Есть…

Вдруг скрелинг встал на колени и прижался ухом к снегу. Он так же быстро поднялся, приложил палец к губам и увлек Лейфа в кусты. Лицо Омене-ти не выдавало никакого волнения. Не торопясь, точным движением он положил стрелу на тетиву лука.

Человек не замедлил появиться. Он был высокого роста и спускался с холма, мелькая между березами, словно спешил добраться до реки. Твердый снег почти не скрипел под его упругим шагом. Волосы, черные, как крыло ворона, скреплялись на макушке черепа костяным гребнем или рыбьей костью и были наискось проткнуты серым пером орлана (орланы — род хищных птиц семейства ястребиных.).

Лейф понял, что скрелинг принадлежит к племени Лисицы. Не воины ли этого озерного племени пятью или шестью днями раньше спустились по реке до Кросснесса на двух лодках с загнутыми носами? Два лисьих хвоста, пришитые к каблукам мокасин, волочились за ним по земле, а длинная белая бахрома, вделанная в швы замшевой рубахи, свободно раскачивалась в такт его быстрой походке. В руках он нес завернутый в медвежий мех пакет, из-за которого был вынужден держать свой большой лук на плече. Из другого видимого оружия он располагал лишь заткнутой за пояс медной палицей, столь любимой индейцами шаванос.

Вскоре он оказался в двадцати шагах от куста, за которым спрятались Лейф и Омене-ти.

Опустив лук, старый охотник выпрямился и спокойно, не таясь, вышел из укрытия.

— Пусть Гитчи-Маниту оберегает путь сына Лисицы!

Шаванос резко остановился, но сразу понял, что ему нечего опасаться старого охотника.

— Пусть Гитчи-Маниту гонит к тебе дичь, брат, но из какого ты племени?

Лишь в тот момент он заметил Лейфа, и первым его движением было схватиться за палицу.

Лейф поднес руку к сердцу и приветствовал шаванос на языке манданов.

— Я пришел с дружбой, брат.

И он добавил, чтобы дать скрелингу время оправиться от изумления:

— Уж не медвежонка ли поймал ты в пещере, А-на?

Сын Лисицы протянул свою ношу.

— Я несу не медвежонка, а человеческого детеныша. Взгляни на него… Ребенок белого человека… А возможно, и твой, если ты с реки, на которой жил Виннета-ка.

— Мой сын! Сын Иннети-ки!

— Я прошагал всю ночь, а он и не проснулся. Он твой, я даю его тебе…

Глаза скрелинга светились гордостью. Не понимая до конца, Лейф распахнул мех. Маленький Эйрик спал, и от его легкого дыхания в сухом утреннем воздухе образовывался голубоватый пар. Лейф прижал к своей широкой груди это хрупкое и доверчивое маленькое теплое существо. Тут подошел и Омене-ти и, затаив дыхание, стал с обожанием разглядывать спящего карапуза.

Став треугольником, мужчины создавали своего рода стену, защищавшую маленького Эйрика от холода.

— Я собирался спуститься по реке, — медленно произнес сын Лисицы, — чтобы отнести ребенка Иннети-ки его отцу.

— Иннети-ки… — выдохнул Лейф.

Слова застревали в горле, и Лейфу казалось, что холод проникает ему в грудь, пронзает его легкие и сердце тысячами ледяных игл… Лишь смерть могла разлучить Иннети-ки с ее ребенком.

— В прошлую ночь Виннета-ка отвел меня в хижину своей дочери. Иннети-ки попросила меня отнести сына в Длинный Дом викингов. Вот так…