Эндрю Ходжер - Храм Фортуны II

Не знаю, сколько было правды в этих обвинениях, думаю, что не много. Тут, видимо, тайна золота сослужила Ироду плохую службу. Как всякий обладатель бесценного сокровища, он сделался вдвойне подозрительным и недоверчивым.

А потом начались процессы над его многочисленными сыновьями. Одних он приближал к себе, других отдалял, но, в конце концов, казнили и тех и других. Благо, хоть у него не было недостатка в детях, а то остался бы Иудейский трон без наследника.

Август сквозь пальцы смотрел на зверства своего союзника, лишь иногда мягко укоряя за излишнюю жестокость. Ему нужна была сильная Иудея, а в таком состоянии страну мог поддерживать только Ирод. Приходилось мириться с не совсем цивилизованными методами восточного правителя.

Странно, что кто-то из семьи царя вообще уцелел. Но цезарь не вмешивался. Лишь однажды, когда Ирод сообщил ему об очередном заговоре, раскрытом его тайной службой, в котором якобы принимали участие два царских сына, Август заметил:

— Воистину, я предпочел бы быть свиньей Ирода, а не его сыном.

Чтобы вы поняли смысл, поясню: иудеи не едят свиней и эти животные имеют все шансы дожить до преклонного возраста и умереть своей смертью.

Но Ирод не только убивал, он еще и строил. О, Боги, сколько он всего понастроил. Замки, крепости, дворцы, храмы... Он давал игры, он возводил целые города!

Откуда у царя столько денег? Этим вопросом задавались многие. Но никто не мог дать правильного ответа. В то время и я еще не мог, мне стало это известно гораздо позже.

Конечно, вы-то теперь понимаете — он строил на золото Антония. Расходы были огромные, но не думаю, что сокровища очень сильно пострадали. Ведь бережливый и умный правитель постоянно пополнял казну за счет налогов и ловких финансовых операций.

Но вот о том, где он прятал свой клад, так никто ничего и не узнал. Ирод умел хранить тайну. Хотя у меня есть одна догадка... ладно, к этому мы еще вернемся.

Итак, шли годы, Ирод правил, казнил и строил. Иногда воевал, главным образом с извечным противником — набатейскими арабами.

И вот наступил семьсот пятидесятый год от основания Рима.

Все уже знали — царь умирает. Но, словно раздавленная оса, он еще продолжал жалить даже в агонии.

Вот были осуждены и сожжены живьем несколько человек, которые разбили золотого орла, поставленного Иродом в Иерусалимском храме; первородный сын царя, Антипатр, пошел на плаху, ибо, поверив ложным слухам о смерти отца, пытался склонить на свою сторону дворцовую стражу. Ходили даже слухи, что в свои последние дни Ирод приказал истребить всех младенцев в одном из иудейских городов, поверив какому-то дурацкому пророчеству. Лично я полагаю, что это были сплетни.

Но вот пришел роковой день. Царь действительно умер. И умер страшной смертью. Его болезнь так и называли — иродова болезнь. Мучения были ужасны — плоть гнила заживо, черви завелись под кожей, его рвало кровью и желчью. Никому бы не пожелал такой кончины.

Иудеи уверяли, что это Божья кара за грехи. Не знаю...

В завещании царь назвал своим преемником одного из уцелевших сыновей — Архелая. Но никто не знал, утвердит ли Рим его на троне.

Наместником Сирии был в то время Публий Квинтилий Вар, тот самый, которого через тринадцать лет в Тевтобургском лесу разобьют германцы. Он сменил на этом посту Гнея Сентия Сатурнина.

Сабин невольно вздрогнул. Его мысли переключились на судьбу Сатурнина, который — в этом не было сомнений — был тайно казнен в тюрьме. Что ж, он проиграл... Горе побежденным.

Сабин глубоко вздохнул и попытался вновь сосредоточиться на рассказе Квириния.

Старик продолжал:

— Август утвердил Архелая на троне Иудеи, но доверием особым его не баловал. И вот через несколько лет он сместил нового царя и отправил его в ссылку за какую-то провинность. Кажется, тот неосмотрительно вступил в контакт с арабами и парфянами.

Территория Иудеи была поделена между оставшимися сыновьями Ирода, которые считались уже не царями, а лишь тетрархами. Страна была вновь поставлена под контроль наместника Сирии, а кроме того, в нее был послан римский прокуратор.

Первым прокуратором стал мой приятель Марк Копоний. Ну а Сирией в то время управлял не кто иной, как Публий Сульпиций Квириний, сидящий сейчас перед вами.

Вот тогда-то я и узнал многое из того, о чем сегодня поведал вам по просьбе Тиберия.

Мне повезло встретить нескольких людей, которые располагали кое-какой информацией. Руководствуясь ею, я и составил для себя картину того, что произошло.

Я сразу сообщил о своих открытиях Августу, и цезарь приказал выяснить вопрос. К сожалению, наши усилия не увенчались тогда успехом — обстановка была нестабильная и у меня хватало других проблем.

Потерявший терпение Август распорядился прекратить поиски. Я охотно подчинился.

Но вот теперь, после смерти цезаря, Тиберий начал копаться в архиве и наткнулся на мой отчет, который весьма заинтересовал его. Он встретился со мной и сообщил, что собирается послать надежных людей, чтобы еще раз попытаться найти сокровища. Выбор его пал на вас. Что ж, посмотрим, как вы справитесь. В любом случае, желаю вам удачи. Если понадобятся еще подробности, я готов поделиться всем, что знаю.

Старый Квириний тяжело поднялся на ноги.

Светоний Паулин громко хлопнул в ладоши. Появился раб.

— Передай цезарю, — сказал Паулин, — что мы ждем его указаний.

Тиберий задумчиво прохаживался по комнате, как обычно глядя в пол и крепко сжав свои тяжелые челюсти. Наконец он остановился и пристально посмотрел на двух стоявших перед ним мужчин.

— Ну, что скажете? — спросил он. — Сначала ты, Светоний.

Паулин расправил плечи.

— Жду твоих указаний, цезарь, — ответил он. — Ты же знаешь, что я не могу отказаться от этого задания. Хотя бы только ради памяти моего отца.

Тиберий кивнул и вновь заходил по комнате. Лежавший в углу на кушетке Фрасилл поднял голову и внимательно следил за ним своими проницательными черными глазами. Руки астролога механически перебирали голубые бусинки, нанизанные на шнурок.

— А ты, Сабин? — спросил вдруг Тиберий, не останавливаясь и не глядя на трибуна.

— Жду твоих указаний, цезарь, — ответил тот. — Я готов.

— Хорошо, — протянул Тиберий и ожесточенно почесал покрытую прыщами щеку. — Я рад, что ты проявил благоразумие.

Это было сказано таким тоном, что Сабин похолодел. Он понял, что если бы сейчас отказался, то подозрительный Тиберий отнюдь не стал бы полагаться на его благородное слово. Он принял бы соответствующие меры и сделал бы так, что бывший трибун Первого Италийского легиона уже никому ничего не смог бы рассказать.

— Но и о клятве не забывай, — добавил цезарь, продолжая прохаживаться и чесать попеременно то щеки, то затылок.