Роберт Харрис - Архангел

— Что она собой представляет?

— Упрямая сучка, товарищ майор. Из нее много не вытянешь. — Он постучал себя по лбу. — По-моему, чокнутая.

— Спасибо, товарищ лейтенант, за ценное психологическое наблюдение. Подожди внизу.

Суворин пошел по лестнице. На площадке второго этажа какая-то женщина средних лет высунула из-за двери голову в бигуди.

— Что-нибудь случилось?

— Ровным счетом ничего, гражданка. Обычная проверка. Вам абсолютно не о чем беспокоиться.

Суворин зашагал дальше вверх. Он должен что-нибудь из этого извлечь. Это пока единственная ниточка, единственная зацепка. У двери Зинаиды он расправил плечи, вежливо постучал в приоткрытую дверь и вошел. Сотрудник милиции при его появлении вскочил.

— Благодарю вас, — сказал Суворин. — Может, спуститесь и составите компанию лейтенанту?

Он подождал, пока за милиционером закрылась дверь, и наконец рассмотрел девушку. Поверх платья на ней был серый шерстяной кардиган, она сидела на единственном в комнате стуле, закинув ногу на ногу и затягиваясь сигаретой. В блюдце на маленьком столике лежали пять примятых окурков. Квартира была однокомнатная, но обставлена изящно и дорого: импортный телевизор со спутниковым декодером, видеомагнитофон, проигрыватель компакт дисков и шкаф с платьями, сплошь черными. Дверь в маленькую кухоньку. Дверь в ванную. Диван-кровать. Бунин был прав относительно ее руки. Под ногтями пальцев, державших сигарету, Суворин заметил запекшуюся кровь. Зинаида перехватила его взгляд.

— Я упала, — сказала она, распрямляя ноги и демонстрируя царапину на колене и порванный чулок. — Вы удовлетворены?

— С вашего позволения, я сяду. — Она ничего не ответила, и он присел на край дивана, отодвинув в сторону игрушечного солдатика и балерину. — У вас есть дети?

Молчание.

— У меня есть. Два сына. — Он осмотрел комнату в поисках чего-то, за что можно было бы зацепиться, что послужило бы поводом для разговора, но не заметил ничего личного — ни фотографий, ни книг, за исключением учебников права, ни украшений, ни безделушек. На полке выстроились в ряд компакт-диски, сплошь западные исполнители, имен которых он даже не слышал. Все это напомнило ему одну из служебных явочных квартир в Ясеневе — место, чтобы провести ночь и исчезнуть.

— Вы сыщик? Вроде не похожи, — сказала она. — Нет.

— Кто же вы тогда?

— Мне жаль, что такое случилось с вашим отцом, Зинаида.

— Спасибо.

— Расскажите мне о нем.

— Что рассказывать?

— Какие у вас были отношения? Она отвернулась.

— Я все думаю, понимаете, почему вы не подошли, когда узнали, что он убит. Вчера вечером вы подъехали к его дому, когда там была милиция, не так ли? И сразу умчались.

— Я была обескуражена.

— Естественно. — Суворин улыбнулся ей. — Где Непредсказуемый Келсо?

— Кто?

Неплохо, подумал он. Ответила, не моргнув глазом. Но ведь она не знает, что у него есть заявление Келсо.

— Человек, которого вы вчера вечером подвезли к дому своего отца.

— Келсо? Его так зовут?

— О, у вас острый ум, Зинаида. Острый, как бритва. Где же вы были целый день?

— Ездила по городу. Думала.

— О тетради Сталина?

— Не знаю, что вы хотите сказать...

— Вы были с Келсо? — Нет.

— Где он сейчас? Где тетрадь?

— Я не знаю, о чем вы говорите. А что это значит — что вы не сыщик? У вас есть документы? Должна ведь я знать, кто вы такой.

— Вы провели день с Келсо...

— Вы не имеете права находиться в моей квартире без надлежащих документов. Так говорится в этих книгах. — Она кивнула в сторону своих учебников.

— Изучаете право, Зинаида? — Она начала его раздражать. — Из вас получится хороший адвокат.

Это показалось ей смешным — может быть, она слышала эти слова раньше? Он вытащил из кармана пачку долларов, и это оборвало ее смех. Ему показалось, что она сейчас упадет в обморок.

— Так что же говорит Уголовный кодекс о проституции, Зинаида Рапава? — Она смотрела на деньги, как мать на ребенка. — Вы юрист, так расскажите же мне. Сколько мужчин в этой пачке долларов? Сто? Сто пятьдесят? — Суворин перебирал рукой банкноты. — Должно быть, все-таки сто пятьдесят. Ваша профессия молодеет с каждым днем, а между тем вы не становитесь моложе. Так что столько вам никогда больше не заработать.

— Гад...

Он перебросил деньги из одной руки в другую.

— Подумайте об этом. Сто пятьдесят мужиков взамен местонахождения всего лишь одного. Сто пятьдесят за одного. Это неплохая сделка.

— Гад, — снова сказала она, но уже с меньшей решимостью.

Он наклонился вперед и произнес тихо и льстиво:

— Ну, Зинаида. Где же Келсо? Это очень важно.

В какой-то момент ему показалось, что она скажет. Но ее лицо приняло жесткое выражение.

— Вы! — сказала она. — Мне плевать, кто вы такой. Быть шлюхой честнее.

— Что ж, может быть, вы и правы, — признал Суворин. И вдруг швырнул ей деньги. Пачка шлепнулась ей на колени и между ног соскользнула на пол. Она даже не нагнулась, чтобы их поднять, а просто посмотрела на него. И вдруг он ощутил неизбывную печаль — ему стало жаль себя, жаль, что он до этого дошел. Сидеть на диване у шлюхи и пытаться ее подкупить ее же собственными деньгами... Жаль и ее — потому что Бунин прав, она чокнутая. Но ему все равно нужно ее сломить.

Казалось, что по-настоящему светло никогда не станет, хотя прошло уже два часа после рассвета. Складывалось впечатление, что день махнул на себя рукой, так и не начавшись. Небо было по-прежнему серым, и длинная бетонная лента дороги, убегавшая прямо вперед исчезала в сырой тьме. По обе стороны шоссе лежала сморщенная мертвая земля — ржавые болота и болезненно желтый пустырь — предполярная тундра, переходящая вдали в густые хвойные леса.

Начался снегопад.

По дороге двигались военные колонны. О'Брайен обогнал длинную цепь бронемашин с водянистым светом фар, и вскоре появились первые признаки человеческого обитания: лачуги, сараи, части сельскохозяйственной техники и даже здание правления колхоза с искореженными серпом и молотом и старым лозунгом над воротами: «Производительность труда — залог победы социализма».

Через несколько километров они пересекли железную дорогу, и впереди во мгле возникли огромные трубы, дышащие сажей в снежное небо.

— Похоже, приехали, — сказал Келсо, поднимая голову от карты. — Шоссе М8 кончается здесь, на южной окраине города.

— Черт возьми!

— В чем дело?

О'Брайен показал вперед движением подбородка:

— Блокпост.

В ста метрах впереди два сотрудника ГАИ со светящимися жезлами и автоматами за спиной останавливали все машины подряд для проверки документов. О'Брайен посмотрел в зеркало заднего вида, но подавать назад было поздно — позади них уже замедляла ход длинная вереница машин. Бетонные барьеры посередине дороги не позволяли развернуться и уехать обратно. Ничего не оставалось, как ползти в однорядной колонне.