Генри Хаггард - Мечта Мира

Тогда мощный голос Скитальца скомандовал своей коннице ударить в тыл и атаковать бегущего неприятеля. Все колесницы, находившиеся в резерве под прикрытием, теперь тоже ударили на неприятеля и, следуя за Скитальцем, стали преследовать врага.

В числе тех, которые еще не успели выйти из устья ущелья, был царь Либу на своей колеснице. Это был громадного роста чернобородый мужчина ужасного вида. Скиталец, натянув свой лук, пустил в него стрелу, и царь упал мертвым со своей колесницы. Тогда его полчища, успевшие выбраться из засады, бросились бежать, но колесница Скитальца врезалась в их ряды, а за ней и всадники его, за всадниками — колесницы Фараона, и вскоре от всего неприятельского войска остались одни жалкие остатки, да и те, объятые страхом и ужасом, бежали. Вся равнина чернела бегущими людьми, остатками полчищ различных народов.

Грозных союзников осталось теперь всего не более каких-нибудь 20.000. Зато ахеяне сплошными рядами, стеной стояли на страже своих судов и лагеря. Скиталец собрал своих стрелков и копейщиков и свои колесницы и выстроил их снова в боевом порядке, предоставив одной коннице преследовать бегущих.

Медленно и не торопясь, подвел Скиталец свои войска и остановил на расстоянии двух выстрелов от неприятельского лагеря, расположенного в виде лука, тетивою которого явился Сихор. Кругом весь лагерь был окружен глубокими рвами и земляными валами.

Скиталец отправил глашатаев, предлагая тем, кто укрывался в стенах лагеря, сдаться, но те, чувствуя себя в достаточной безопасности, отвергли это предложение с бешенством; кроме того, они успели заметить, что по численности своей они не уступали войскам Фараона.

Тогда Скиталец разделил свое войско на три корпуса и приказал двум из них атаковать неприятельский лагерь с левой и с правой сторон одновременно, с третьим же отрядом, которым командовал лично, остался против средних ворот лагеря, рассчитывая улучить удобную минуту, чтобы ворваться в лагерь.

По его команде войска Фараона атаковали лагерь одновременно с двух сторон, но их встретили градом стрел и копий, так что они принуждены были отступить.

Скиталец вторично послал их атаковать лагерь, и на этот раз они пробили себе дорогу с правого фланга и ворвались в лагерь.

Тогда охранявшие главные ворота устремились туда, чтобы оттеснить фараонову пехоту, а Скиталец, воспользовавшись этим, приказал своим людям дышлами колесниц выломать ворота, и сам первый ворвался в лагерь на своей колеснице.

Но в этот момент наемные войска Фараона были вытеснены из лагеря на правом фланге, а атаковавшие левый фланг были вновь отбиты и бежали. Те же, которыми предводительствовал сам Скиталец и которые должны были ворваться в лагерь вслед за ним, немного замешкались. В это время ворота захлопнулись, и сильный отряд неприятеля преградил доступ так, что Скиталец очутился один во вражеском лагере. Но он не смутился: сердце его не знало страха. Бросив золотой щит на дно бронзовой колесницы, он натянул свой лук и, громко крикнув вознице, чтобы он несся вперед ни на минуту не останавливаясь, стал пускать одну стрелу за другой. Каждая из них несла смерть.

Враги с удивлением смотрели на Скитальца, колесница которого носилась взад и вперед. Всех сражали его стрелы, а стрелы его врагов, точно щепки, отскакивали от его золотых доспехов, не причиняя ему вреда. В недоумении, пораженные его мужеством и его красотой, враги восклицали, что это бог войны, явившийся сражаться за сынов Кеми, и бежали от него.

Но вот кем-то брошенный камень угодил между глаз его вознице, и тот пал мертвым с колесницы; вожжи разметались по ветру, а кони, почуяв, что остались без господина, стали беспорядочно метаться во все стороны. Затем, прежде чем Скиталец успел подобрать вожжи, чье-то копье пронзило сердце одного из его коней, и тот пал мертвым. Тогда смелость вернулась к врагам, и они набросились на мертвого возницу, чтобы похитить его золотые запястья и украшения, но это не удалось им. Скиталец соскочил с колесницы и встал над телом убитого с поднятым щитом и копьем.

Вдруг среди обступившей его со всех сторон толпы произошло движение; он оглянулся и над морем шлемов и султанов, над стеной щитов увидел теперь обнаженную златокудрую голову человека, который был на полторы головы выше всех остальных, даже и самых высоких из них.

На нем не было ни шлема, ни щита, ни доспехов. Но тело его было твердо и изукрашено синими рисунками, изображающими людей, коней, змей и морских чудовищ. На плечи была накинута шкура белого медведя, скрепленная золотым аграфом, изображающим дикого вепря. Голубые холодные глаза его смотрели злобно и жестоко, а в руке у него вместо всякого другого оружия был ствол молодой сосны, на котором был утвержден тяжелый каменный топор.

— Расступитесь! — кричал он. — Расступитесь, жалкая мелкая сошка, и дайте человеку подойти, чтобы помериться силой со своим врагом.

И все расступились, встав кругом; великан выступил вперед, и толпа безмолвно приготовилась присутствовать приединоборстве.

— Кто ты такой? — спросил Великан пренебрежительно. — И откуда родом?

— Меня звали Одиссеем, громителем городов, Лаэртовым сыном, вождем ахеян, — отвечал Скиталец. — Скажи же и ты, кто ты такой и откуда родом?

— Лестригонами и симмерианами зовут нас люди; родинамоя — страна бессолнечной зимы и безночного лета, городов мы не знаем, а живем в темном сосновом бору. Зовут меня Вольф, сын людоеда!

С этими словами он с диким криком устремился на Скитальца с занесенным над его головой тяжелым топором, готовый уложить его одним ударом на месте.

Но пока великан говорил, Скиталец незаметно встал так, чтобы солнце ударяло его противнику прямо в лицо, и в тот момент, когда могучий чужестранец устремился на него, Скиталец неожиданно поднял свой блестящий золотой щит, и солнце, ударив в него, ослепило его противника, так что тот уже не видел, куда попал его удар. Скиталец же в это самое время ударил со всей силы по локтевому суставу правой руки великана. Удар его был так силен, что рука вместе с тяжелым топором упала к ногам гиганта; даже сам бронзовый меч Одиссея не выдержал, и лезвие его отскочило от рукоятки слоновой кости.

— Почувствовал ли ты что-нибудь, Людоед? — спросил его Одиссей.

Но великан подхватил в левую руку свой топор, оторвал зубами вцепившиеся в топорище пальцы отрубленной руки и с пенящимися от бешенства устами, с громким диким ревом накинулся на Скитальца и нанес ему страшный оглушительный удар по голове.

Этим ударом он выбил у него щит и продавил его золотой шлем, так что Скиталец, пошатнувшись, упал на одно колено; в глазах у него потемнело.

Но в этот момент его рука оперлась на большой камень, так как место это, где происходило единоборство, было священным местом, на котором некогда стоял храм, разрушенный еще до времени царствования царя Мена.