Густав Эмар - Заживо погребенная

— Правда, мой друг, — ответил Майор, пожимая ему с чувством руку. — Поверь мне, что я всю жизнь этого не забуду и буду тебе вечно благодарен. Пойми меня, я вовсе не отказываюсь помочь тебе в твоем деле, я только хочу отложить предприятие. Дай мне время осмотреться и все с толком подготовить. На этот раз я желаю покончить навсегда со своими врагами. Надо так дело обставить, чтобы никто из них не мог спастись; мщение будет полное!

— Сколько тебе нужно времени, чтобы все подготовить?

— Месяц, не более, а может быть, и менее.

— Ну, если ты этого непременно хочешь, так пускай будет по-твоему. Я подожду. Узнал ли ты что-нибудь об этой девочке, которая у графини?

— Ничего не мог узнать. Зовут ее Розарио. Говорят она у графини уже давно…

— Стало быть, это не твоя дочь?

— Нет, не моя. Как бы могла бедная девочка спастись одна в пустыне? Она умерла, я в этом вполне уверен.

— Господь упокой ее душу! А донна Люс?

— Я ее отправил в Эрмосильо, к ее родным, с Себастьяном. Я его с минуты на минуту жду, он уже должен быть здесь. Меня беспокоит то, что его до сих пор нет.

— Ну, что может случиться с подобным быком? К тому же, он хитер, из всякой беды вывернется.

— Да, ты прав. Однако поздно, мне необходимо завтра на рассвете отправиться в путь.

Оба собеседника встали, взяли свои плащи и намеревались уже лечь возле костра, как вдруг послышались шаги. Кто-то бежал по пещере, направляясь к ним; вскоре показался и сам бежавший, и Майор узнал Себастьяна.

Себастьян едва добежал до них, как опустился почти без чувств в первое попавшееся кресло. Он объявил, что у него в саванне лошадь пала, что он третьи сутки идет пешком и ничего не ел.

Подкрепив свои силы, он пожелал передать что-то Майору наедине, но так как отдельного помещения в гроте не было, то они решили говорить на датском языке, которого, по-видимому, Фелиц не понимал.

Фелиц, закутавшись в плащ, лег у костра, и вскоре мерно раздававшееся дыхание его свидетельствовало о том, что он заснул. Себастьян взглянул пристально на Майора и задал ему вдруг вопрос:

— Уверены ли вы, полковник, что та женщина, которую мы там зарыли, умерла?

Майор вскочил, как ужаленный, схватил матроса за горло и крикнул ему в припадке необузданного бешенства:

— Что ты — пьян или с ума сошел, что несешь всякий бред?!

— Рукам воли не давайте, полковник, отпустите меня. Я не пьян и с ума не сходил. Давайте говорить спокойно, — сказал хладнокровно матрос, стараясь высвободить шею из тисков Майора.

Майор опомнился.

— Прости меня, Себастьян, — сказал он ласково. — Я сам не знаю, что со мной случилось, после твоего вопроса. Говори, что такое? Почему ты вспомнил об этом забытом деле?

Тогда Себастьян передал Майору, что, доставив благополучно донну Люс в Эрмосильо, к ее родным, ему вздумалось отправиться в ближайший город Гуаймас, чтобы посмотреть на море и поговорить с прибывшими из Европы матросами. Расхаживая по пристани, он узнал своего земляка, некоего Жоана, уроженца Сен-Жан-де-Люса, с которым он был знаком с детства. Старые друзья обнялись, отправились в ближайшую «pulguieria» 15и там, за стаканом вина, стали передавать друг другу свои приключения с тех пор, как они расстались. Жоан рассказал Себастьяну, что он недавно прибыл из Франции на корабле «Belle Adele» с пассажирами; что по прибытии в Гуаймас пассажиры отправились в асиенду, называемую Флоридой, и что он, Жоан, был в числе людей, сопровождавших пассажиров; что, на другой день по их прибытии в асиенду, приехали туда же другие путешественники, в числе которых была одна дама. Когда Жоан ее увидел, то чуть с ума не сошел от страха. Эта дама была… как бы вам это сказать? — прибавил Себастьян, оглядываясь пугливо. — Ну, одним словом, это была ваша супруга, вот!

— Он с ума сошел! — воскликнул Майор, вздрогнув против воли.

— Я ему то же говорил, но он мне клялся и божился, что это она. Он ее знал еще с детства, видел ее и говорил с нею тысячу раз. Он был в Сен-Жан-де-Люсе, когда следственная комиссия открыла могилу на лужайке «заколдованного дома», видел труп, который был признан за труп маркизы Жермандиа, и все-таки уверяет, что он ее видел в асиенде «Флорида». Я поднял Жоана на смех и отправился во «Флориду»; мне хотелось взглянуть на эту барыню; у меня все-таки возникли сомнения ввиду уверений Жоана.

— Ну и что же?

— Да ничего. Там, должно быть, держат ухо востро. Ничего я не узнал и не видел; меня чуть не убили. Насилу удрал. Лошадь у меня подстрелили, а я спасся только благодаря тому, что бросился вниз с обрыва. Таким образом, мне и пришлось идти пешком сюда.

Майор глубоко задумался.

— Это странно! — повторил он несколько раз.

— Что же, полковник, вы об этом думаете?

Майор не ответил; он подошел к спавшему Фелицу и стал его толкать ногой.

— Вставай, дружище! — крикнул он ему.

— Ага! — сказал тот, вскакивая на ноги. — Вы перестали болтать на собачьем наречии. Ну и прекрасно! Что скажете хорошенького?

— А вот что: соберите сколько можете людей, через неделю мы нападем на Флориду.

— Что такое приключилось, что вы так быстро переменили свои намерения?

— Какое вам дело? Ведь я соглашаюсь на ваше же предложение.

— И то правда! Ну, если так, то прощайте, времени терять нечего, через неделю все будет готово.

Десять минут спустя, Фелиц Оианди выходил из пещеры.

Мы возвратимся к тому месту рассказа, когда графиня де Валенфлер подъехала к асиенде.

На крыльце ее встретил человек уже не молодой, в мундире корпусного доктора французской армии. Вся его грудь была увешана орденами, и несмотря на то, что ему уже пошел шестой десяток, он держался прямо и бодро, как юноша.

— О мой милый доктор, как я рада вас видеть! — воскликнула графиня, соскакивая с лошади и протягивая обе руки доктору Иригойену — это был он. — Простите, что не привела вам вашего сына, как обещала, но к вечеру, надеюсь, он уже будет здесь.

Доктор ответил радушно на привет молодой женщины и поспешил к ней подвести Денизу, которая стояла несколько поодаль.

Последовала трогательная сцена; хозяин дома удалился вместе со своим семейством, и они остались втроем. Начались расспросы, рассказы, ведь они так давно не виделись, — целых четырнадцать лет!

Мы в кратких словах передадим все, что случилось за это время.

Доктор Иригойен не расставался более с Денизой, родители которой умерли, не оставив ей никаких средств к существованию. Они часто говорили о пропавшем Юлиане и утешали друг друга, как могли. Два раза только в этот долгий промежуток времени они имели известия о бежавшем: раз, когда ему с Бернардо удалось спастись с корабля «Беллона», а второй раз, когда они покинули пампасы Буэнос-Айреса, чтобы переселиться в Мексику. Затем прошло несколько лет, и они не получали более никаких известий. Доктор переселился в Париж, а маркиза Жермандиа тем временем уже оставила этот город и переехала в свое поместье в Андру. Доктор вел в Париже тихую и уединенную жизнь; Дениза выходила из дому только для того, чтобы побывать в ближайшей церкви. Однажды, возвращаясь с обедни, она встретилась лицом к лицу с Фелицем; к тому времени Фелиц почти прокутил все свое состояние. При виде Денизы прежняя страсть проснулась в нем еще с большей силой, Фелиц ее всюду преследовал, стараясь даже подкупить привратника дома, где она жила, с целью ворваться к ней в отсутствие доктора. Но привратник, обожавший доктора и Денизу, которые спасли жизнь его девочке и ласкали ребенка, занимаясь его воспитанием, выгнал Фелица Оианди и все рассказал доктору. Тот отправился к одному высокопоставленному лицу, с которым был очень дружен, и рассказал ему всю историю Фелица, начиная с его доноса в 1852 году. Следствием этого разговора было то, что Фелиц, который давно уже хлопотал безуспешно о месте в военном интендантстве, получил вдруг назначение при алжирской армии, с приказом отправиться в Константину через двое суток. Он так обрадовался этому назначению, что на время забыл о Денизе, и уехал, надеясь позднее вернуться. Но о нем было сделано особое распоряжение. Он ни разу не мог выпросить себе отпуска, и должен был оставаться в Африке до тех пор, пока корпус, при котором он состоял, был отправлен в Мексику, и он за ним последовал. Мы его нашли в саванне, где он открыто помогал самому отъявленному бандиту.