Густав Эмар - Великий предводитель аукасов

В Южной Америке, среди чилийских владений, между реками Биобио и Вальдивия, приютилась полоса земли, ограниченная с одной стороны морем, а с другой Андами. Тут живет независимое индейское племя арауканцев, или молухов. Эти индейцы заимствовали от европейцев все, что могло быть им полезно при их характере и роде жизни. С древнейших времен народы эти образовали сильное государство, управляемое мудрыми и строго исполняемыми законами. Мы расскажем несколько подробнее об их правлении, будучи уверены, что подробности эти займут наших читателей. Ум этого народа, который с гордостью зовет себя аукасами, или мужами свободными, выказывается в правильности разделения земли. Она с севера на юг разделена на четыре утал-мапуса , или провинции. Каждая провинция разделяется на пять аллорегесов , или областей, составляющих девять регесов , или уездов.

Приморская сторона и равнина до подошвы Андов населены араукащами . Собственно страна Андов, включающая и все горные долины, населена пуэльхами, грозными горцами, которые когда-то были объединены с арауканцами, но теперь живут по своим собственным законам. Главные предводители их токи, апоульмены и ульмены. Во всякой провинции есть свой токи. У них под начальством состоят апоульмены, которые в свою очередь подчиняют ульмены. Токи хотя независимы друг от друга, но сообща заботятся о благосостоянии народа. Вассалы, или мозотоны, — свободны, только во время войны они обязаны служить. Впрочем, в этой стране все способные носить оружие — воины, и это-то составляет ее силу. Народ с такими простыми нравами, управляемый столь мудрыми законами и столь свободолюбивый, — непобедим. Испанцы несколько раз желали завоевать эту небольшую полосу земли, лежащую среди их владений. Но после нескольких неудачных попыток пришли к убеждению, что все их усилия в этом отношении окажутся бесплодными. Они молча осознали свое поражение, отказались навсегда от намерения владычествовать над арауканцами, заключили с ними дружественный союз и теперь мирно проезжают по их земле, направляясь из Сант-Яго в Вальдивию.

В день, когда начинается наш рассказ, в прекрасное июльское утро, — индейцы зовут этот месяц Айен-Анта , или месяц солнца, — два всадника, сопровождаемые отличной черной с белыми пятнами ньюфаундлендской собакой, ехали по берегу горного потока, по едва заметной в высокой траве тропинке, протоптанной дикими зверями. Эти люди, одетые по-чилийски, составляли своими манерами и одеждой странную противоположность с дикой окружавшей их природой. Первый, молодой человек не более двадцати пяти лет, с длинными до плеч черными волосами, с тонкими чертами лица, был граф Максим Эдуард Луи де Пребуа-Крансе. Другому было около двадцати шести лет; это был высокий, худощавый и стройный молодец, с резкими чертами лица, загорелый. В его больших голубых глазах светился ум и во всей его наружности просвечивало мужество, доброта и правдивость. Его звали Валентин Гилуа; он был молочным братом графа. Когда отец Валентина умер, ему исполнилось одиннадцать лет и он остался на руках матери в крайней бедности. Их небольшой достаток весь пошел на лекарства и докторов. Мать его была кормилицей графа Луи, и они, конечно, могли бы обратиться к старому графу, который, наверно, не оставил бы их без помощи. Но мать Валентина ни за что не хотела согласиться на это.

— Граф так много сделал для нас, — повторяла она беспрерывно, — что было бы совестно снова обращаться к нему.

Но голод не тетка, и маленький Валентин стал всеми средствами зарабатывать деньги, чтоб прокормить мать. Раз, когда на одной из многолюдных парижских площадей юноша увеселял публику разными фокусами: глотал шпаги и ел горящую паклю, чтобы добыть малую толику деньжонок, — он заметил, что напротив остановился офицер африканских стрелков и смотрит на него с сожалением и участием. Офицер подозвал его к себе, заставил рассказать о своей жизни, а затем приказал вести себя на чердак, где жила мать Валентина. При виде их бедности офицер был весьма тронут и не мог удержать слезы, скатившейся по его загорелой щеке. Этот офицер был отец Луи. Он обеспечил старушку пожизненным пенсионом, который дал ей возможность безбедно существовать, а Валентина взял к себе в полк, который стоял в Африке. В 1833 году, в сражении против бея Константины, старый граф был ранен пулей в грудь и умер через два часа, произнося имя сына.

— Валентин, — сказал он слабым голосом, прерываемым предсмертными судорогами, — мой сын остается одиноким и неопытным. У него нет никого, кроме тебя, его молочного брата. Береги, его, не оставляй! Кто знает, что готовит ему судьба? Могу ли я положиться на твое обещание? Мне легче будет умереть.

Валентин встал на колени подле постели умирающего и, почтительно взяв его за руку, сказал:

— Клянусь: в минуту опасности я всегда буду подле вашего сына.

Слезы показались на глазах старого воина, слезы радости в этот последний час его жизни, и он сказал более спокойным тоном:

— Господь наградит тебя за это, Валентин.

Он отошел тихо, пожав еще раз руку честного юноши и шепча имя своего сына.

Граф Луи получил после смерти отца огромное наследство. Он был легкомыслен и неопытен, и его обманывали все, кто хотел, да кроме того, он пустился в биржевую игру, а потому в одно прекрасное утро проснулся совершенно нищим, то есть нищим сравнительно с прежним богатством. Молодой граф' был в отчаянии. Теперь-то предстояло Валентину исполнить клятву, данную старому графу. Он оставил полк, где был уже старшим вахмистром и получил орден Почетного легиона, чтобы помочь своему брату. Когда дела несколько поустроились, Валентин предложил графу поехать в Америку и там начать жизнь сызнова. Они покинули Францию, высадились в Вальпараисо, оделись по-тамошнему и направились в Арауканию ради изучения нравов, и обычаев Независимого индейского племени.

Прошло два месяца, как они отправились в путь, и вот мы видим их в Араукании на берегу Карампанга, в сопровождении ньюфаундлендской собаки Цезаря, — 14 июля 1837 года, в 11 часов утра. Прошлую ночь они провели в брошенном ранчо (хижине), попавшемся на дороге, и с восходом солнца пустились в дальнейший путь. Проехав почти до полудня, они почувствовали голод, и так как вскоре заметили купу апельсиновых деревьев, то и решили позавтракать под их тенью.

Всадники спешились, расположились под деревом, а лошадей пустили общипывать молодые побеги. Валентин сбил палкой несколько апельсинов, развязал свои альфорхасы (род полотняных мешков, привязываемых за седлом), вынул морские сухари, соленый шпик и сыр из козьего молока. Затем наши путешественники весело принялись за обед, по-братски делясь с Цезарем, который важно уселся на задних лапах напротив них и следил за каждым куском, подносимым ко рту. Вдруг пес поднял голову, насторожил уши и зарычал, оскалив зубы.