Сэмюэл Шеллабарджер - Рыцарь короля

Один из солдат, дежуривших у ворот, проводил Блеза со стражниками сквозь толпу к дверям главной резиденции, где стояли на часах алебардщики с вышитыми королевскими гербами на груди. Затем, пройдя под аркой, они очутились во внутреннем дворе, в каждом углу которого стояла башенка с винтовой лестницей. Привратник проводил их по одной из этих лестниц в монастырскую комнату с голыми стенами и окнами в свинцовых переплетах.

И сразу же нашелся ответ на один из вопросов, так беспокоивших Блеза: он увидел Анну Руссель, сидевшую в кресле между двумя послушницами, которые стояли по бокам, а на некотором расстоянии от неё — Пьера де ла Барра, изнывающего от ожидания.

Итак, трех актеров, игравших в трагикомедии преследования от Нантюа, будут допрашивать вместе.

Когда она внимательно взглянула на него, он так ясно представил себе свой вид, словно посмотрел в зеркало. В это утро ему удалось побриться, а тюремный надзиратель одолжил ему одежную щетку, однако в остальном на нем лежала разрушительная печать тюрьмы.

В камерах Пьер-Сиза человек быстро покрывается плесенью. Застоявшаяся сырость, отвратительная еда и прежде всего — неотступный страх пыток и смерти оставляют свою отметину на впалых щеках и в запавших глазах. Блез видел слишком многих товарищей по заключению, чтобы питать какие-либо иллюзии насчет своей внешности. И сейчас он почувствовал все это ещё острее из-за контраста, который представляла собой Анна.

Она была одета в темное платье, однако сшитое по последней моде. Полотно её куафа, складки головного убора, атлас платья были безукоризненны. Лицо, с которого сошел дорожный загар, вновь обрело свой великолепный цвет. От неё веяло свежестью, бодростью и уверенностью. Никогда Блез не видел её такой очаровательной.

Поспешно, чтобы скрыть изумление и испуг, но не настолько быстро, чтобы они могли ускользнуть от внимания Блеза, она ответила на его поклон словами: «А, мсье де Лальер!»и улыбкой, которую он так и не смог истолковать. Она казалась далекой — но все же не слишком далекой. Возможно, это была всего лишь дипломатичная улыбка. Он видел, что монахини ни на миг не спускают с неё глаз.

Не было никакой возможности узнать что-нибудь еще. Офицер, командир группы стрелков, стоящих перед закрытой дверью в глубине комнаты, резко бросил:

— Арестованным запрещается каким бы то ни было образом общаться между собой!

Обменявшись долгим взглядом с Пьером, который покачал головой и пожал плечами, Блез с двумя своими стражами отошел к стене.

Потом пришлось долго ждать, пока наконец распахнулись створки двери и церемониймейстер объявил:

— Именем короля! Пусть эти арестованные предстанут перед королем.

Франциск сидел в резном дубовом кресле и выглядел, как всегда, блистательно; за плечом у него стоял Дюпра. Секретарь за столом позади проверял, как заточено перо, собираясь вести протокол. Стражники, доставившие Блеза, и монахини, сопровождавшие Анну, остались снаружи; теперь за спинами пленников стояли шотландские стрелки короля — грубоватого вида люди с дублеными лицами.

Следуя этикету, Анна, Блез и Пьер преклонили колени, опустив головы, и так ожидали королевского позволения подняться. Такого позволения не было долго. Украдкой взглянув на короля, Блез обнаружил, что лицо его носит загадочное выражение. Глаза холодно блеснули, глядя мимо Блеза, словно того не было, а потом все внимание короля сосредоточилось на Анне.

Наконец он проговорил:

— Итак, миледи, прошло некоторое время с тех пор, как мы имели удовольствие видеть вас при дворе.

Она подняла взгляд без улыбки, но впечатление было такое, словно она улыбается:

— Слишком много времени, сир, для того, кто привык к великолепию гостеприимства вашего величества.

— Слишком много, да? Но это не моя вина. Клянусь честью, вы удирали от этого гостеприимства довольно быстро. Даже Пьер де Варти не смог за вами угнаться!

Анна кивнула:

— Это была ошибка, которую я сейчас пытаюсь исправить, вверяя себя снисходительности вашего величества.

Король расхохотался, откинув назад голову:

— Нет, вы поглядите — что за очаровательная дерзость! От вашей женской самоуверенности прямо дух захватывает. После сговора с моими врагами, после того, как вы столь блестяще послужили Англии во вред мне, вы спокойно вверяетесь моей снисходительности!

— О нет, — прожурчал её голос, — я лишь надеюсь на нее, помня, что ваше величество превосходит всех других государей в галантности так же, как превосходит их в величии. Сир, если бы ваше величество были Карлом Австрийским, а я — француженкой, на которой тяготела бы такая же вина, я из гордости не стала бы унижаться и тщетно просить прощения у этого холодного дельца. Но, стоя на коленях перед вашим величеством, я чистосердечно смиряюсь, сознавая, что, хотя вина моя велика, ваше рыцарство безгранично.

Музыкальность речи, чарующие модуляции голоса, великолепная утонченность. И, конечно, точный расчет: если Франциск что и презирал, так это дела; если он чего жаждал, так это славы самого галантного кавалера в Европе; если он кого-то ненавидел, так это императора Карла. Но прежде всего и превыше всего он любил красоту — а эта женщина представлялась ему исключительно красивой.

Блезу показалось, что короля опутывают какие-то колдовские сети. Он видел, как изменилось выражение лица Франциска: из сурового оно, словно под пальцами невидимого скульптора, превратилось в самодовольное. Глаза смягчились, над бородой сверкнула улыбка, румянец удовольствия окрасил бледные щеки…

Блез вспомнил, как Луиза Савойская обвиняла Анну в том, что та напустила на её сына чары; теперь ему была понятна причина этого обвинения. Он и раньше бывал свидетелем странных перемен в Анне, но эта ловкая, находчивая просительница, очаровательная обольстительница внезапно показалась ему совершенно чужой и незнакомой.

Эта безукоризненная придворная дама ничего общего не имела с той Анной Руссель, которую он знал. Слушая её чарующий голос, он почему-то окончательно пал духом и почувствовал себя более отвергнутым, чем в минуты, когда она испепеляла его своим гневом.

— Клянусь Богом, — произнес Франциск, снова рассмеявшись, но в этот раз в смехе его чувствовалось довольство, — боюсь, что вы меня переоцениваете, мадемуазель. Однако мое рыцарство простирается во всяком случае настолько далеко, что я прошу вас подняться с колен и сесть. Эй, кто-нибудь! Кресло для миледи Руссель! Если бы все мои враги были так привлекательны, как вы, то я с радостью обменял на них некоторых моих друзей…

Она встала и, прежде чем сесть в кресло, поданное слугой, склонилась перед королем в глубоком реверансе.