Роберт Стивенсон - Берег Фалеза

— Теперь вы не сможете сказать, что я не говорил с вами напрямик, — сказал я. — Значит, слушайте дальше. Я хочу просить вас сделать мне одолжение, даже два одолжения, по правде говоря, и если вы пойдете мне навстречу, я, может, после этого больше поверю в ваше так называемое христианское добро.

Он помолчал. Затем улыбнулся.

— Странный вы человек, — сказал он.

— Такой уж, каким создал меня господь бог, — сказал я. — Не джентльмен и джентльмена из себя не корчу.

— Ну, это еще будет видно, — сказал он. — Так чем же я могу быть вам полезен, мистер?..

— Уилтшир, — сказал я, — хотя обычно меня кличут Уэлшер. Но по-настоящему моя фамилия произносится Уилтшир — в тех случаях, когда на островах находится человек, который в состоянии это выговорить. А чего я хочу? Ну, начну с первой просьбы. По вашим понятиям, я то, что называется грешник, а по моим — подлец, и вот я хочу, чтобы вы помогли мне искупить подлость, которую я совершил по отношению к одной особе.

Он обернулся к своим гребцам и сказал им что-то на туземном языке.

— Теперь я к вашим услугам, — обратился он после этого ко мне, — но лишь на то время, пока мои матросы будут обедать. Еще до наступления ночи мы должны быть далеко отсюда. Мне пришлось задержаться в Папа-Малула, откуда я отбыл только сегодня утром, а на завтрашний вечер у меня уже назначена встреча в Фале-Алии.

Я молча повел его к себе в дом и, признаться, был доволен собой, потому что люблю, когда человек умеет заставить себя уважать.

— Я огорчен, что мне пришлось быть свидетелем вашей драки, — сказал миссионер.

— А это как раз относится к тому, о чем я собираюсь с вами потолковать,

— сказал я. — Но это уже одолжение номер два. Вот когда вы все узнаете, может, уже и не так будете огорчаться.

Мы прошли прямо в дом через лавку, и я очень удивился, заметив, что Юма прибрала посуду после обеда. Это совсем не входило в ее привычки, и я понял, что так она хотела выразить свою признательность, и полюбил ее за это еще сильнее. Она и мистер Тарлтон приветствовали друг друга, назвав по имени, и он был с ней очень любезен. Впрочем, я не придал этому особого значения: у миссионеров всегда найдется доброе словцо для канаков — это нами, европейцами, они любят помыкать. К тому же мне сейчас было, правду сказать, не до Тарлтона. Больно хотелось поскорее сделать, что задумал.

— Юма, — сказал я, — дай-ка сюда наше брачное свидетельство.

Она опешила.

— Давай, давай, — сказал я. — Мне-то ты можешь его доверить. Где оно у тебя?

Оно, как всегда, было при ней. По-моему, она считала его чем-то вроде пропуска в рай и потому держала под рукой, на случай смерти; верно, думала, что без него провалится прямо в преисподнюю. Когда Юма в первый раз спрятала его куда-то у меня на глазах, я не сумел уследить, куда именно; точно так же и сейчас я не понял, откуда она его извлекла. Казалось, оно само прыгнуло ей в руку, вроде как у этой Блаватской, про которую писали в газетах. Впрочем, эти фокусы умеют проделывать все островитянки. Их, должно, обучают им смолоду.

— Так вот, — сказал я, взяв у нее свидетельство. — Меня обвенчал с этой девушкой Черный Джек, негр. Брачное свидетельство было написано Кейзом и, смею вас заверить, это очень шикарный образчик литературы. А вскоре я установил, что у здешнего народа какой-то зуб против моей жены, и, пока мы вместе, никто не желает иметь дело со мной. Теперь я спрошу вас: как должен поступить любой человек на моем месте, если он мужчина? Перво-наперво, он вот что должен сделать, по-моему, — сказал я и, разорвав в мелкие клочки наше брачное свидетельство, швырнул их на пол.

— Ау'э! (Увы!) — воскликнула Юма, всплеснув руками, но я схватил ее за руку.

— А второе, что ему надлежит сделать, — сказал я, — если он — как я это понимаю, да и вы, мистер Тарлтон, верно, тоже — имеет право называться мужчиной, ему надлежит привести эту девушку к вам или к какому другому миссионеру и сказать: «Мой брак с ней был заключен не как должно, но она, черт побери, очень мне дорога, и теперь я хочу, чтобы все было сделано по закону». Так что, валяйте, мистер Тарлтон. И, мне думается, будет лучше, если вы совершите эту церемонию на туземном языке: тогда она доставит больше удовольствия моей хозяюшке. — Так сказал я, сразу назвав Юму так, как подобает мужчине называть свою жену.

В свидетели мы взяли двух гребцов с вельбота, и миссионер окрутил нас тут же у меня на дому, причем прочел изрядное количество разных молитв — хотя, может быть, и не так много, как читают другие, — а потом пожал нам обоим руки.

— Мистер Уилтшир, — сказал он, окончив писать брачное свидетельство и выпроводив гребцов, — я должен поблагодарить вас за огромную радость, которую вы мне доставили. Не часто доводилось мне совершать брачный обряд с таким приятным душевным волнением.

Это было здорово, сказано, что уж тут говорить. А он продолжал разливаться еще и еще, и я готов был слушать, все, что у него имелось, про запас, потому что мне это было, как мед. Но Юма во время всей нашей брачной церемонии была чем-то обеспокоена и прервала пастора.

— На твоей рука ушиб. Почему? — спросила она меня.

— Пожалуй, лучше всего ответит тебе на этот вопрос башка твоего Кейза, старуха, — сказал я.

Она прямо-таки подпрыгнула и завизжала от радости.

— Похоже, эту даму вам не очень-то удалось обратить в христианскую веру, — сказал я мистеру Тарлтону.

— Нет, она была у нас не на плохом счету, когда жила в Фале-Алии, — отвечал он. — И если Юма имеет на кого-то зуб, вероятно, у нее есть на то серьезные причины,

— Вот теперь мы и добрались до одолжения номер два, — сказал я. — Сейчас мы вам кое-что расскажем и поглядим, не сможете ли вы пролить на это свет.

— Это будет длинная история? — спросил он.

— Да! — вскричал я. — Это довольно-таки длинная история.

— Что ж, все то время, которым я располагаю, будет отдано вам, — сказал он, глянув на часы. — Но я скажу вам честно, что с пяти часов утра у меня еще не было ни крошки во рту, и, если вы меня не накормите, раньше восьми часов вечера мне негде будет утолить голод.

— Так, ей-богу же, мы сейчас соорудим вам обед! — воскликнул я.

Тут я, конечно, дал маху. Надо же мне было побожиться, когда все шло, как по маслу! Однако миссионер сделал вид, что смотрит в окно, и поблагодарил нас, А затем мы сварганили ему на скорую руку ужин. Для приличия я должен был позволить моей хозяюшке помочь мне в этом деле и поэтому поручил ей заварить чай. Признаться, я такого чая отродясь не пивал. Но и это еще не все, потому как она вдруг притащила солонку — верно, хотела похвалиться своим знанием европейских обычаев — и превратила мою стряпню в рассол. Словом, получилось черт те что, а не ужин, но мистер Тарлтон был вознагражден в ином роде, так как все время, пока мы стряпали, и потом, когда он делал вид, что ест эту нашу стряпню, я просвещал его насчет Кейза и того, что творится в Фалезе, а он задавал вопросы, из которых явствовало, как внимательно он меня слушает.