Роберт Стивенсон - Берег Фалеза

«Ну что же, — сказал я себе, — если это и в самом деле так, если я попал куда-то, где живут квадратные существа и даже поют, значит, верно, мне здесь и пропадать. А уж если пропадать, то, как говорится, с музыкой», Все же я подумал, что, чем черт не шутит, может, в таких случаях не мешает и помолиться, и, плюхнувшись на колени, громко вознес к небу свои мольбы. И все это время, пока я молился, странные звуки продолжали доноситься с верхушки дерева; они то затихали, то опять становились громче, и хоть вы меня зарежьте, а была в них какая-то музыка, только, понимаете, не человеческая, непонятная какая-то, ну, словом, не такая, чтобы ее можно было насвистать.

Покончив честь по чести с молитвами, я положил на землю ружье, взял в зубы нож, подошел прямо к дереву и полез наверх. Скажу вам начистоту: сердце у меня захолонуло от страха, но, поднявшись немного повыше, я снова на секунду увидел эту штуку и почувствовал некоторое облегчение, потому как она больше всего походила на ящик. Когда же наконец я до нее добрался, то тут уже едва не свалился с дерева: такой меня разобрал смех.

Это и вправду был ящик, ящик, и только, да еще самый обыкновенный — из-под парафиновых свечей, и с фабричной этикеткой. И на ящик этот были натянуты струны от банджо, которые звенели при каждом дуновении ветра. Кажется, такую штуку называют эолова арфа, а что это значит — бог весть.

«Ну, мистер Кейз, — сказал я себе, — один разок вы сумели нагнать на меня страху, но посмотрим, удастся ли вам это снова». И я слез с дерева и зашагал дальше в поисках штаб-квартиры моего противника, которая, как я рассудил, должна была находиться где-нибудь поблизости.

Чаща тут была непролазная, и я ничего не видел дальше своего носа. Мне приходилось с силой продираться сквозь заросли и не раз пускать в ход нож, обрубая плети лиан, а порой даже и валить одним ударом какое-нибудь деревцо. Я называю их деревьями за величину, а в сущности, это были скорее какие-то огромные травы, сочные и мясистые, как морковь. «Когда-то это место было расчищено, сорняки-то разрослись не так давно», — подумал я, продираясь сквозь них, и внезапно наткнулся на высокую груду камней, и сразу же понял, что это уже дело рук человеческих. Бог его знает, когда это было сложено и когда покинуто, — ведь в эту часть острова никто не заглядывал еще задолго до появления здесь европейцев. А через несколько шагов я набрел и на ту тропинку, которую все время искал. Она была узкая, но хорошо убитая, и я понял, что у Кейза, должно быть, немало последователей. И в самом деле, здесь вошло в моду показывать свою отвагу, углубляясь в заросли вслед за Кейзом, и юноша не считался взрослым, пока не сделает себе татуировку на бедрах, во-первых, и не поглядит на дьяволов Эзе, во-вторых. Все это очень характерно для канаков, но если вдуматься хорошенько — так и для европейцев тоже.

Пройдя немного по этой тропке, я внезапно встал как вкопанный и начал тереть себе глаза. Передо мной возвышалась стена, тропинка уходила в пролом в этой стене. Стена была очень древняя, полуразрушенная, но когда-то искусно сложенная из огромных камней: никто из нынешних обитателей острова не мог бы даже помыслить о подобном сооружении. И на верху этой стены стояли в ряд престранные фигуры — не то идолы, не то пугала, не то еще что-то. Их вырезанные из дерева и раскрашенные лица были необычайно безобразны, вместо глаз и зубов были вставлены раковины. Волосы и очень яркие одежды их развевались на ветру, а некоторые из них даже приводились в движение, как марионетки. Дальше к западу есть острова, где и по сию пору умеют делать такие фигурки, но на этом острове, если даже их когда-нибудь и изготовляли, это ремесло давно умерло и стерлось в памяти здешнего населения. Примечательно было то, что все эти пугала производили впечатление совсем новеньких, прямо как из лавки.

Мне вспомнилось вдруг, как Кейз в первую нашу встречу признался, что ловко умеет подделывать местные диковинки; да и многие торговцы на островах зарабатывали этим нехитрым ремеслом неплохие денежки. И тут мне стало ясно все: я понял, что эта выставка служила двойной цели — Кейз сушил здесь свои диковинки и одновременно напускал страху на тех, кто приходил сюда вместе с ним.

И заметьте, что все это время эоловы арфы не переставали звучать вокруг меня в вершинах деревьев, что, конечно, усиливало впечатление, а какая-то зеленовато-желтая птичка начала буквально у меня на глазах (вероятно, она строила себе гнездо) выщипывать волосы из головы одного пугала.

Сделав еще несколько шагов, я открыл главную диковину этой кунсткамеры. Прежде всего я увидел продолговатую насыпь, изгибавшуюся под углом. Я разгреб землю руками; под землей оказался натянутый на деревянную раму брезент. Все это очень смахивало на крышу погреба. Устроен он был на самой вершине холма, а вход находился с другой стороны, между двумя скалами, и был похож на вход в пещеру. Я прошел туда, обогнул скалу, заглянул внутрь и увидел перед собой сверкающий лик. Он был огромен и страшен, как карнавальная маска, и то темнел, то светлел, а по временам словно дымился.

«Ого! — подумал я. — Люминесцентные краски!»

Изобретательность этого человека, признаться, даже восхитила меня. С помощью ручного инструмента и нескольких самых простых приспособлений он соорудил грозного дьявола и его капище. И бедный канак тащится сюда сквозь мрак под зловещее завывание арф, несущееся со всех сторон, видит этот светящийся лик в глубине темной норы и уходит отсюда в твердой уверенности, будто такой навидался здесь чертовщины, что уже до конца жизни хватит. Ведь понять ход мыслей такого канака не представляет никакого труда. Стоит оглянуться на самих себя, вспомнить, какими мы были лет так от десяти до пятнадцати, и перед нами встанет обыкновенный средний канак. Некоторые из них набожны, совершенно так же, как бывают набожны подростки, и большинство

— тоже совсем как подростки — в общем-то довольно честный народ, а если и стянут что-нибудь, то скорее забавы ради; их ничего не стоит напугать насмерть, пожалуй, им это даже доставляет удовольствие. Я вспомнил одного мальчишку, с которым мы вместе учились в школе, — так он проделывал совершенно такие же штуки, как Кейз. Только он ничего не умел, этот мальчишка, и ничего не мог устроить, у него не было ни люминесцентных красок, ни эоловых арф — он просто очень решительно и смело объявил себя колдуном и пугал нас так, что мы дурели от страха, и нам это нравилось. И я вспомнил еще, как учитель высек однажды этого мальчишку и как мы все были поражены, увидев, что нашему колдуну достается по заднице совсем как и нам. И тут я подумал, что неплохо бы так же вот всыпать и мистеру Кейзу. А в следующую минуту, представьте, план уже созрел у меня в голове.