Рафаэль Сабатини - Жизнь Чезаре Борджиа

В Ассизи герцог принял верительные грамоты у Джакомо Сальвиати, нового флорентийского посла, сменившего Макиавелли. Сальвиати передал его светлости поздравления Синьории по случаю блестящей победы, одержанной в Сенигаллии. Вообще, надо сказать, что «замечательный обман» вызвал целый поток восторженно-льстивых писем — и друзья, и недруги наперебой выражали Чезаре свое восхищение. Давняя приятельница герцога, высокообразованная графиня Изабелла д'Эсте, не ограничилась поздравлениями и прислала ему в подарок сотню карнавальных масок удивительно тонкой работы. Письмо Изабеллы, как всегда, было исполнено юмора и дружелюбия; она надеялась, что «теперь, после стольких опасностей и забот, увенчавших Вашу Светлость новой славой, Вы позволите себе уделить хоть немного времени отдыху и развлечениям». К сожалению, нам уже никогда не узнать, намекала ли графиня на искусное лицедейство Чезаре в борьбе с кондотьерами, преподнося ему именно маски…

Здесь же, на родине самого милосердного из христианских святых note 31, закончился жизненный путь обоих Орсини. Получив известие об арестах в Риме, герцог распорядился казнить Франческо и Паоло. Так месяц спустя была завершена кровавая работа, начатая им в Сенигаллии.

Вскоре аудиенции у его светлости попросили представители Сиены. В беседе с ними он потребовал низложения и изгнания Пандольфо Петруччи, добавив, что этого желает и король Франции. Петруччи считался «мозгом» заговора кондотьеров — и доказал это, отказавшись приехать на встречу с Чезаре Борджа. Но теперь герцог уже не скрывал, что принял весьма определенное решение относительно тирана Сиены. «Отрубив руки заговора, я хочу наконец добраться и до головы» — так прозучало напутствие, с которым Чезаре отпустил послов.

На следующий день армия выступила из Ассизи. Герцог не торопился, предпочитая добиться свержения Петруччи силами его же подданных. Но те медлили, и Валентино сообщил горожанам, что будет считать каждого из них своим личным врагом, если Пандольфо Петруччи не покинет Сиену в течение двадцати четырех часов. Эта угроза подействовала. Пандольфо отправился в изгнание, мудро решив не вынуждать соотечественников на крайние меры.

Теперь герцог мог возвращаться в Рим, куда его все более настойчиво звал отец. Нетерпение Александра объяснялось не столько родительскими чувствами, сколько неспокойной политической обстановкой вокруг Вечного города. Расправа над Орсини возмутила многих аристократов, и они поспешно стягивали войска в свои родовые поместья на обоих берегах Тибра. Мятеж мог вспыхнуть с часу на час, а в распоряжении папы не было, кроме ватиканской стражи, ни офицеров, ни солдат. Жофре Борджа, младший брат Чезаре, проводил время в развлечениях и не обладал властью и авторитетом, нужными для наведения порядка в городе.

Поручив командирам вести армию следом за ним, герцог взял с собой небольшую свиту и выехал в Рим. Одно его появление сразу же усмирило недовольных баронов. Но папа не успокоился. По мнению Александра, наступил самый благоприятный момент для окончательного разгрома всех уцелевших до сих пор противников Борджа. Исходя из этой мысли, его святейшество собирался немедля благословить сына на очередной карательный поход, однако встретил неожиданное сопротивление. Немало знатных семейств Рима пользовались влиянием при французском дворе, а герцог не хотел вновь накалять отношения с королем Людовиком. Кроме того, папе шел уже восьмой десяток, и следовало подумать о недалеком будущем, когда престол св. Петра займет кто-то другой. Новый первосвященник вполне мог оказаться другом или родственником нынешних врагов Александра VI.

Разумеется, последний довод, при всей его важности, не предназначался для слуха святого отца. Чезаре выдвинул иную, также достаточно вескую, причину в обоснование своего нежелания идти войной на римских баронов. Их предводители — Джан Джордано и уже известный нам граф Сильвио Савелли — принадлежали, как и герцог, к рыцарскому ордену св. Михаила. По законам ордена, ни один из его членов не имел права обнажать меч против кого-либо из собратьев. Впрочем, Чезаре согласился нанести удар по городку Чери, где укрылись Джулио и Джованни Орсини. Это была минимальная жертва, позволявшая избегнуть нешуточной ссоры с папой.

Двадцать второго февраля в замке св. Ангела умер старый кардинал Джанбаттиста Орсини. За несколько дней до его кончины флорентийский посол Содерини отправил домой очередное донесение, в котором, в частности, говорилось: «…Арестованный кардинал начал выказывать признаки умопомешательства. О причинах его недуга предоставляю судить достопочтенной Синьории».

Вердикт общественного мнения был однозначен: кардинал пал жертвой «порошка Борджа». Слух об отравлении приобрел такие масштабы, что папа приказал отпевать покойного с открытым лицом, дабы римляне могли убедиться, что черты его не искажены, а на коже нет пятен. Эти приметы считались обязательными признаками смерти от яда. В соответствии с волей его святейшества панихида совершилась при огромном стечении народа, но зловещий слух не прекратился. Достигнутый эффект оказался противоположен желаемому — никто не усомнился в отравлении, но зато все увидели, что «яд Борджа» не оставляет следов.

Через шесть недель, в начале апреля, скончался еще один кардинал — Микьель ди Сант-Анджело. Согласно Джустиниану, он болел всего лишь два дня, причем мучился сильной рвотой, — намек венецианского посла достаточно прозрачен. А тотчас же после смерти Микьеля, продолжает Джустиниан, папа направил в кардинальский дворец служителей и солдат, велев реквизировать в свою пользу все деньги и ценности покойного. «Наследство» составило сто пятьдесят тысяч дукатов, не считая серебряной утвари, драгоценных безделушек и украшений.

Судя по этому письму, посол был уверен как в самом факте преступления, так и в его корыстных мотивах. Но прежде, чем переходить к разбору обвинений в убийстве, следует коснуться другой стороны дела: насколько противоправными являлись действия Александра, присвоившего себе богатства покойного?

Как и все остальные кардиналы, Микьель не мог иметь законных наследников, вследствие данного им в молодости обета безбрачия. Имущество его было не родовым, а «благоприобретенным» — или, попросту говоря, нажитым за время пребывания в высшей церковной иерархии. Таким образом деньги кардинала принадлежали церкви, и действия Александра VI нисколько не противоречили каноническому праву.

Через год после описываемых событий, когда папский трон занял Джулиано делла Ровере (Юлий II), в ватиканскую канцелярию поступил анонимный донос. В нем, как гласит запись в дневнике Бурхарда, убийцей Микьеля был назван младший диакон Асквино де Коллоредо, секретарь покойного кардинала (interfector bone memorie Cardinalis S. Angeli) note 32. Подозреваемого взяли под стражу. Его допрос сопровождался пытками, и Асквино сознался, что отравил своего господина по тайному приказу папы Александра и герцога Валентино, причем действовал против собственной воли и не получил никакого вознаграждения. Эти показания уже нельзя отнести к области слухов, но здесь уместно поставить вопрос — заслуживают ли доверия историков слова, вырванные с помощью «спиц» и дыбы? Юлий II не скрывал своей ненависти к Борджа, и Асквино де Коллоредо отлично знал, каких признаний добиваются от него следователи в черных сутанах. Неизвестно, имелись ли какие-нибудь улики против самого Коллоредо, и сегодня, пытаясь оценить достоверность его свидетельства, мы оказываемся в тупике. Там, где в дело вмешивается палач, нелегко отличить правду от вымысла.