Поль Феваль - Юность Лагардера

— Ваши слова убедили меня, — произнес Маленький Парижанин. — Нет сомнений, нам не стоит бояться самого худшего. Отец мадемуазель жив, хотя и попал в переделку.

Затем он спросил паяца:

— Помните, недавно, когда я бесцельно бродил по улицам, мне случилось услышать некий разговор?.. Никак не могу вспомнить его подробностей… Неужели память теперь подведет меня? Жаль, что я слушал его не очень внимательно… Господин Плуф, не подскажете ли вы мне, о чем же там шла речь? Кажется, именно вам я тогда рассказал о нем, и сейчас вы смогли бы помочь мне. Кажется, беседа, велась о похищении смелых молодых людей с целью их отправки в Вест-Индию?

— Возможно, — побледнев, ответил Изидор. — Однако, откровенно говоря, нам, бедным циркачам, не пристало интересоваться подобными вещами…

Маленький Парижанин сдержал улыбку, чтобы не обидеть товарища. Увы, он не мог изменить его! Господин Плуф был труслив как заяц. Он боялся всего и всех: боялся Господа Вога, трепетал перед королем, но поистине священный ужас вызывал у него начальник полиции! Господина де Ла Рейни он боялся больше, чем Бога и короля, вместе взятых!

И при этом во всем королевстве не сыскать было столь честного и доброго человека, как компаньон мамаши Туту.

Получив ответ Изидора, вернее, то, что приходилось считать таковым, спаситель Армель раздосадованно ругнулся in petto [30]: «Чума их побери, эти заячьи души! Если бы сердце его находилось не в пятках, я бы попросил его пойти со мной в Шатле. Люди из королевской полиции, несомненно, выслушали бы его. Мы бы привели к ним Армель… Рассказ девочки наверняка побудил бы этих ищеек начать расследование. Они бы отправились с обыском в „Сосущий теленок“, порасспросил бы тех, кто днюет и ночует в этом злачном месте…

Я же — увы! — слишком мал, никто просто не станет слушать меня. Но я вовсе не желаю добровольно складывать оружие!»

Как обычно в подобных случаях, его обуревала жажда деятельности. Раз господин Плуф, как, впрочем, он и предполагал, отказывался предпринять какие-либо шаги, значит, надо искать тех, кто сможет помочь ему исполнить обещание, данное Армель.

— Мне необходимо посоветоваться с моими благородными друзьями, с учителями фехтования!

И так как Армель не сводила с мальчика восторженного взора своих огромных глаз, ему пришлось громко объявить:

— Я немедленно отправляюсь в Париж и думаю, что уже сегодня к вечеру либо вернусь вместе с вашим отцом, либо смогу представить вам доказательства того, что он жив и рано или поздно вы встретитесь с ним. Клянусь вам, что найду его! А я всегда держу свое слово!

Подобные речи в устах двенадцатилетнего мальчика звучат, согласитесь, несколько странно, однако Армель ничуть не удивилась. Девочка прониклась к Маленькому Парижанину безграничным доверием и приписывала ему прямо-таки фантастические достоинства. Он вовсе не был для нее простым бродягой, презренным циркачом-акробатом, вынужденным зарабатывать себе на кусок хлеба, целыми днями развлекая публику опасными трюками. Несмотря на свою потертую куртку, изношенные башмаки и грубые красные чулки, он казался ей истинным воплощением рыцарства.

Так что, когда господин Плуф привел маленькую лошадку, предназначенную для Анри, девочка непременно захотела проводить его. Она вышла из фургона, держа за руки мамашу Туту и госпожу Бернар, с которыми уже успела подружиться. Хотя Армель прекрасно понимала всю опасность предстоящей поездки, глаза ее были сухи и с надеждой взирали на своего спасителя.

Анри по-мужски обменялся с друзьями рукопожатием. Когда же пришла очередь Армель прощаться, девчушка прошептала:

— Отныне я ваша маленькая сестричка, Анри. Поцелуйте меня.

В это утро пони по кличке Кокорико тихонько трусил по дороге, и Анри мог беспрепятственно предаваться своим мечтам: о том, как Армель будет выступать вместе с ним, как он научит ее ездить верхом, обучит искусству ходить по натянутому канату, показывать фокусы и зазывать публику — словом, сделает из нее настоящую цирковую актрису. Ибо теперь он не мыслил себе жизни без этой белокурой девочки. Однако он не забывал и о данном им обещании:

— Я должен убить того мерзавца, который хотел утопить мою милую Армель, и незамедлительно отправить к самому Вельзевулу его коварного приятеля, если, конечно, тому удалось выбраться из бурных вод Сены. Я также обещал вернуть Оливье де Сова его нежно любящей дочери… И сдержу свое слово!

Дружески похлопав Кокорико по загривку, он заявил:

— Ведь чтобы получить руку Армель, надо сначала добиться согласия ее отца, не правда ли, приятель?

Так, строя свои детские воздушные замки, он незаметно для себя достиг ворот Сент-Антуанского предместья и был немало удивлен, когда его лошадка, попав в привычную для парижских застав толчею, неохотно остановилась. Тогда Анри огляделся по сторонам и увидел высокий мрачный силуэт Бастилии.

Выстояв, как обычно, длиннющую очередь, чтобы въехать в город, Анри повернул на улицу Сент-Анту-ан. Его скакун, напуганный криками уличных торговцев, постоянным соседством карет, грохочущих по вымощенной камнем дороге, скрипящих телег прибывших в столицу крестьян, топотом ног множества слуг, несущих в портшезах [31]своих хозяев, мерным цоканьем копыт лошадей, запряженных в наемные фиакры, — словом, всем тем, что шумело и двигалось, заполняя собой главную артерию Парижа, наотрез отказывался следовать по пути, избранному хозяином.

Поэтому Анри покинул эти шумные места, пересек Гревскую площадь и лишь ему одному известными переулками выехал на улицу Круа-де-Пети-Шам, что находилась в двух шагах от Лувра. Именно там располагалась академия фехтовального искусства, где он рассчитывал побеседовать с двумя господами, на чью помощь так надеялся.

Эти люди, чье дружеское к нему расположение наполняло уверенностью сердце юного Анри, в сей ранний час еще не приступали к выполнению своих повседневных обязанностей.

Испытывая искреннее почтение к самим стенам академии, Анри вошел в оружейный зал, святая святых не только для него, но и для всех почитателей благородного искусства, и сразу же заметил своих добрых знакомцев, чей совет был ему так необходим.

При виде их он с теплым чувством вспомнил, как эти признанные мэтры фехтовального дела помогли ему выпутаться из весьма неприятной истории, когда он вступился за госпожу Бернар, на которую напала дюжина здоровенных мерзавцев. Потасовка происходила прямо перед дворцом Пале-Рояль.

В то время Анри еще не нанялся к мамаше Туту, а зарабатывал на жизнь тем, что прыгал на потеху публике с Нового моста и, когда торговцы роняли в Сену серебряные монетки, нырял и доставал их со дна. Матушка же Бернар продавала неподалеку лепешки собственного изготовления.