Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

Впрочем, все было сделано правильно. Горбун не сдержал обещания: он был за столом угрюм, язвителен, чем-то встревожен и озабочен. Но о чем мог думать этот пюпитр? Долой горбуна! он в последний раз присутствует на подобном празднестве!

А дело было в том, что, прежде чем захмелеть, он терзался вопросом: почему на ужин приглашена донья Крус? Гонзаго ведь ничего не делает просто так. До сих пор он изображал из себя испанскую дуэнью и тщательно прятал донью Крус ото всех, а теперь заставляет ужинать с дюжиной бездельников. Что-то тут не то.

Шаверни поинтересовался, не она ли его невеста, но Гонзаго отрицательно покачал головой. А когда Шаверни пожелал узнать, где же невеста, ответом ему было слово: «Терпение». Зачем же Гонзаго обращается так с девушкой, которую хотел представить ко двору как мадемуазель де Невер? Это оставалось тайной. Гонзаго всегда говорил лишь то, что хотел сказать, и ни слова больше.

Пили за ужином добросовестно. Все дамы были веселы, за исключением мадемуазель Нивель, на которую нашел меланхолический стих. Сидализа и Дебуа распевали какую-то песенку, Флери, надсаживаясь, требовала скрипачей. Круглый как шар Ориоль повествовал о своих амурных победах, в которые никто не желал верить. Остальные пили, хохотали, кричали и пели; вина были отборными, еда превкусная: все и думать забыли об угрозах, тяготевших над этим пиром Валтасара.

Только у Пероля физиономия была по обыкновению постная. Всеобщее веселье, искренне оно было или нет, его не коснулось.

— Неужели никто не смилостивится и не заставит замолкнуть господина Ориоля? — грустно и вместе с тем раздраженно поинтересовалась мадемуазель Нивель.

Из десяти женщин легкого нрава пять развлекаются именно таким манером.

— Да не орите вы, Ориоль! — крикнул кто-то.

— Я разговариваю тише, чем Шаверни, — возразил толстенький откупщик. — А Нивель просто ревнует, я не стану ей больше рассказывать о своих проказах.

— Вот простец! — пробормотала мадемуазель Нивель, проигрывая с бокалом шампанского.

— Сколько тебе он дал? — спросила Сидализа у Флери.

— Три, моя милочка.

— Голубых?

— Две голубых и одну белую.

— Ты будешь еще с ним встречаться?

— Зачем это? У него больше ничего нет!

— А вы знаете, — вмешалась Дебуа, — что крошка Майи желает, чтобы ее любили ради нее самое?

— Какой ужас! — хором воскликнула женская часть сотрапезников.

Услышав о таком кощунственном желании, все они охотно готовы были повторить слова барона де Барбаншуа: «Куда мы идем? Куда?»

Тем временем Шаверни вернулся на свое место.

— Если этот негодяй Эзоп очнется, я его свяжу, — пообещал он.

С этими словами он обвел залу помутневшим взором.

— Я что-то не вижу нашего олимпийского божества! — вскричал он. — Мне он нужен, чтобы объяснить свою позицию.

— Ради Бога, только никаких объяснений! — запротестовала Сидализа.

— Но мне нужно, — раскачиваясь в кресле, настаивал Шаверни, — поскольку дело весьма деликатное. Пятьдесят тысяч экю — это ж Перу, да и только! Не будь я влюблен…

— В кого? — перебил Навайль. — Ты же не знаешь, кто твоя невеста.

— А вот и нет! Я сейчас объясню…

— Нет! Да! Нет! — послышались возгласы.

— Восхитительная блондиночка, — рассказывал между тем Ориоль своему соседу Шуази, — которая все время спала. Она бегала за мною, как собачонка, никак было не отвязаться! Понимаете, я боялся, как бы Нивель не встретила нас с ней вместе. Ведь Нивель ревнивее любой тигрицы. Да и…

— Раз вы не даете мне сказать, — возопил Шаверни, — тогда отвечайте: где донья Крус? Я желаю, чтобы пришла донья Крус!

— Донья Крус! Донья Крус! — послышалось со всех сторон. — Шаверни прав, пускай придет донья Крус!

— Лучше бы вы называли ее мадемуазель де Невер, — сухо заметил Пероль.

Голос его потонул в хохоте, все принялись повторять:

— Мадемуазель де Невер! Правильно! Мадемуазель де Невер!

Поднялся невообразимый гам.

— Моя позиция… — снова начал Шаверни.

Все бросились от него врассыпную и направились к двери, за которой скрылась донья Крус.

— Ориоль! — окликнула мадемуазель Нивель. — А ну-ка, сюда, и немедленно!

Толстенькому откупщику повторять дважды не пришлось. Ему только очень хотелось, чтобы все заметили эту фамильярность.

— Садитесь рядом, — зевнув во весь рот, приказала Нивель, — и расскажите мне какую-нибудь сказку. Что-то меня тянет в сон.

— Жил-был… — покорно начал Ориоль.

— Ты сегодня играла? — осведомилась Сидализа у Дебуа.

— И не говори! Если бы не мой лакеи Лафлер, мне пришлось бы продать свои брильянты!

— Лафлер? Как это?

— Со вчерашнего дня он миллионер, а с сегодняшнего утра мой опекун.

— А я его видела! — воскликнула Флери. — Он, ей-же-ей, выглядит неплохо!

— Он купил экипажи сбежавшего маркиза Бельгарда.

— И дом виконта де Вильдье, который повесился.

— О нем уже идут разговоры?

— Да еще какие! Он стал очаровательно рассеян, ну прямо как де Бранкас! 140Сегодня, когда он выходил из Золотого дома, карета поджидала его на улице, так он по привычке встал на запятки!

— Донья Крус! Донья Крус! — скандировали тем временем повесы.

Шаверни постучал в дверь будуара, куда удалилась обольстительная испанка.

— Если вы не выйдете, — пригрозил Шаверни, — мы возьмем дверь приступом!

— Вот именно! Приступом!

— Господа, господа… — попытался утихомирить весельчаков Пероль.

Шаверни схватил его за ворот и вскричал:

— Если ты, старый бирюк, не замочишь, мы пробьем тобой дверь, как тараном!

Но доньи Крус в будуаре, дверь которого она заперла за собой на ключ, не было. Он сообщался с помощью потайной лестницы с комнатой на первом этаже. Туда, к себе в спальню, и спустилась донья Крус.

Бедняжка Аврора сидела на диване вся дрожа, с глазами, красными от слез. В этом доме она находилась уже пятнадцать часов. Если бы не донья Крус, она умерла бы от страха и печали.

С начала ужина донья Крус уже дважды заходила к Авроре.

— Что нового? — чуть слышно спросила Аврора.

— Господина Гонзаго вызвали во дворец, — сообщила донья Крус. — Зря ты боишься, сестричка: там, наверху, ничего страшного нет, и если бы я не знала, что ты сидишь здесь одна в тревоге и унынии, то веселилась бы от души.

— Что они там делают? Шум слышен даже здесь.

— Дурачатся. Хохочут во все горло, шампанское льется рекой. Эти господа — люди забавные, остроумные, милые, особенно один, которого зовут Шаверни.

Аврора провела тыльной стороной ладони по лбу, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Шаверни… — повторила она.

— Он молод и великолепен, не боится ни Бога, ни дьявола. Но мне запрещено обращать на него слишком большое внимание — он жених.