Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

Сотрапезники так и сделали: в этом нуждались все.

— Однажды вечером, — продолжал принц Гонзаго, — я пригласил кузена Каноццу на свой виноградник в Сполето. Что за чудное место! А какие там были беседки! Мы провели вечер, сидя на террасе, вдыхая напоенный ароматами воздух и беседуя, кажется, о бессмертии души. Каноцца был стоиком, если не считать вина и женщин. Взошла прекрасная луна, и он, бодрый и веселый, расстался со мною. По-моему, я даже видел, как он садится в карету. Естественно, он был свободен — не так ли? — был волен отправляться куда ему заблагорассудится — на бал, на ужин, всего этого в Италии было предостаточно, на любовное свидание, наконец. Но он был волен и остаться…

Гонзаго допил бокал. Все смотрели на него вопросительно, и он закончил:

— Граф Каноцца, мой кузен, выбрал последнюю из перечисленных мною возможностей — он остался.

Сотрапезники задвигались. Шаверни судорожно сжал свой бокал.

— Остался, — повторил он.

Гонзаго взял из корзины с фруктами персик и бросил маркизу. Персик остался лежать у того на коленях.

— Изучай Италию, кузен! — заметил Гонзаго. Затем, обращаясь к остальным, продолжал:

— Шаверни слишком пьян, чтобы меня понять, но, быть может, это и к лучшему. Изучайте Италию, господа!

С этими словами он принялся катать персики по столу. Каждый из сотрапезников получил таким манером один плод. После этого Гонзаго заговорил, отрывисто и сухо:

— Да, я забыл упомянуть одно любопытное обстоятельство: прежде чем расстаться со мною, мой кузен граф Анибало Каноцца угостился персиком.

Сотрапезники поспешно положили персики на стол. Гонзаго снова наполнил свой бокал. Шаверни последовал его примеру.

— Изучайте Италию, — в третий раз повторил принц, — только там и умеют жить. Уже лет сто там не пользуются дурацкими стилетами. К чему применять насилие? В Италии, если, к примеру, вам нужно убрать с пути девушку — как в нашем случае, — вы просто находите кавалера, который согласится взять ее в жены и увезти неведомо куда. Прекрасно, это в точности как у нас. Если девушка соглашается, все в порядке. Если нет, а в Италии, как и здесь, она имеет на это право, тогда вы отвешиваете ей глубокий поклон и просите прощения за допущенную вольность. Затем вы с почтением ее провожаете. По пути, из чистой галантности, вы просите ее принять у вас букет…

С этими словами Гонзаго взял в руки стоявший на столе букет из живых цветов.

— Разве может она отказаться от букета? — продолжал он, поправляя цветы. — И она удаляется, свободная, как и мой кузен Аннибале, отправляется куда ей будет угодно — к любовнику, подруге, к себе домой. Но она вольна и остаться.

Принц вытянул руку с букетом вперед. Сотрапезники вздрогнули и отшатнулись.

— Она остается? — сквозь зубы процедил Шаверни.

— Остается, — глядя ему в лицо, холодно бросил Гонзаго. Шаверни вскочил.

— Эти цветы отравлены? — вскричал он.

— Садись на место, — расхохотался Гонзаго, — ты пьян. Шаверни утер ладонью струившийся со лба пот.

— Да, — пробормотал он, — должно быть, я и вправду пьян. Иначе…

Он покачнулся. У него закружилась голова.

Хозяйским взором Гонзаго оглядел собравшихся.

— Он совсем потерял голову, — проговорил принц. — Ладно, его я извиняю, но если хоть один из вас…

— Она согласится, — для очистки совести тихо проговорил Навайль, — она не откажется от руки Шаверни.

Протест был робким. Он не мог повлиять ни на что. Но другие не решились и на него. Угроза краха уже прозвучала. Дорога позора — так же как дорога мертвецов Бюргера — гладка) А в ту эпоху оживленной торговли разорение свершалось быстро и неотвратимо.

Теперь Гонзаго знал, что ему позволено все. Эти люди стали его сообщниками. Теперь у него была своя армия. Принц поставил букет на место.

— Можете не беспокоиться, — проговорил он, — мы с вами заодно. Но есть кое-что и посерьезнее. Скоро пробьет девять.

— Узнали что-нибудь новое, ваша светлость? — поинтересовался Пероль.

— Ничего. Я лишь принял надлежащие меры: все подходы к домику охраняются. Готье с пятеркой молодцов стоят у входа в переулок, Кит и еще двое — у ворот в сад. В прихожей дежурят вооруженные слуги.

— А эти два шута? — осведомился Навайль.

— Плюмаж и Галунье? Я не доверил им ни один из постов. Они ждут, как и мы, вон там.

И принц указал в сторону входа на галерею, где после его появления все люстры были погашены. Одновременно с этим двери, ведущие на галерею, оставались распахнутыми.

— Кого мы все ждем — и они, и мы? — неожиданно спросил Шаверни, в чьем пасмурном взгляде вдруг зажегся осмысленный огонек.

— Тебя, кузен, ведь не было здесь вчера, когда я получил это письмо? — ответил вопросом на вопрос Гонзаго.

— Нет. Так кого же вы ждете?

— Того, кто займет это место, — ответил принц, указывая на кресло, пустовавшее с начала ужина.

— Переулок, сад, прихожая, лестница — везде полно вооруженных людей, — с презрением в голосе проговорил Шаверни. — И все это ради одного человека?

— Этого человека зовут Лагардер, — с непроизвольной значительностью произнес Гонзаго.

— Лагардер? — переспросил Шаверни. Затем добавил, ни к кому не обращаясь:

— Я его ненавижу, но когда он поверг меня наземь, то потом сжалился.

Гонзаго, чтобы лучше слышать, наклонившийся к кузену, лишь покачал головой. Затем выпрямился и проговорил:

— Господа, как по-вашему: достаточны принятые мною меры или нет?

Шаверни пожал плечами и рассмеялся.

— Двадцать против одного! — проворчал Навайль. — Что ж, это вполне честно.

— Черт возьми! — воскликнул Ориоль, несколько успокоенный внушительной численностью гарнизона. — А мы и не боялись!

— Как вы полагаете, — снова заговорило Гонзаго, — двадцати человек достаточно, чтобы его подстеречь исхватить, живого или мертвого?

— Даже слишком, ваша светлость! Более чем достаточно! — послышались возгласы сотрапезников.

— Тогда вы можете пообещать, что никто не упрекнет меня потом в недостатке осторожности?

— Уж за это-то я ручаюсь! — воскликнул Шаверни. — Если вам чего-то и недостает, то уж никак не осторожности.

— Я хотел, чтобы вы подтвердили правильность моих действий, — сказал Гонзаго. — А хотите, теперь я выскажу вам свое мнение?

— Конечно, ваша светлость!

Сотрапезники снова принялись за шампанское. Принц Гонзаго встал.

— Мое мнение заключается в том, — медленно и серьезно произнес он, — что все это впустую. Этого человека я знаю. Он сказал: «В девять я буду среди вас». И, значит, в девять часов мы увидим Лагардера лицом к лицу, уверен, клянусь вам. Нет такой силы, которая помешала бы ему явиться на условленную встречу. Спустится он по каменной трубе? Впрыгнет в окно? Вылезет из-под пола? Не знаю. Но точно в назначенный час, ни раньше ни позже, он будет сидеть за этим столом.