Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

— Битый туз! — промолвил Плюмаж. — Ты только взгляни, брат Галунье, на этого человечка.

— Ах! — вздохнул нормандец. — Если бы природа оказалась так же безжалостна ко мне и мне пришлось бы отказаться от надежды нравиться прекрасным дамам, я наложил бы на себя руки.

Как все трусы, только что испытавшие страх, Пероль залился смехом и воскликнул:

— Эзоп Второй, он же Иона!

— Опять эта тварь! — раздраженно пробормотал Гонзаго. — Уж не думаешь ли ты, что, сняв у меня собачью будку, ты приобрел право шляться по моему дворцу? Что ты тут делаешь?

— А что вы собираетесь делать там? — дерзко поинтересовался горбун.

Такой противник оказался впору для Пероля.

— Дражайший Эзоп, — вызывающе промолвил он, — сейчас вы на всю жизнь закаетесь лезть в чужие дела.

Теперь Гонзаго со стороны наблюдал за обоими храбрецами. Что же, если Эзоп II, он же Иона, имел неосторожность подслушивать под дверями, тем хуже для него! Но внимание принца отвлекло странное и, иного слова не подберешь, наглое поведение горбуна: тот совершенно бесцеремонно выхватил у де Пероля только что полученное им приглашение на бал.

— Ты что себе позволяешь, негодяй! — закричал Гонзаго. Горбун, ничуть не испугавшись, вытащил из кармана перо и чернильницу.

— Да он с ума сошел! — ахнул Пероль.

— Отнюдь, отнюдь, — бросил Эзоп, опустился на одно колено и стал что-то писать на пригласительном билете.

— Прочитайте! — с оттенком торжества в голосе сказал он Гонзаго, протянув ему листок.

Там было написано:

«Дорогое дитя!

Посылаю вам этот наряд. Я решил сделать вам сюрприз. Наденьте его; я пришлю носилки и двух лакеев, которые доставят вас на бал, где я буду ожидать вас.

Анри де Лагардер».

Плюмаж-младший и брат Галунье, находившиеся слишком далеко, чтобы что-то услышать, внимательно наблюдали за этой сценой, но ничего не понимали.

— Раны Христовы! — заметил гасконец. — У монсеньора такой вид, словно на него нашло помрачнение.

— Нет, ты все-таки посмотри на рожу этого горбуна, — сказал ему нормандец. — У меня опять ощущение, будто я уже где-то видел эти глаза.

Плюмаж пожал плечами и заявил:

— Меня не интересуют люди ростом ниже пяти футов и четырех дюймов.

— Но во мне ровно пять футов, — бросил ему с упреком Галунье.

Плюмаж-младший протянул ему руку и произнес следующие слова:

— Золотце мое, раз и навсегда запомни: речь идет не о тебе. Дружба, прах меня побери, это хрустальный кристалл, сквозь который ты видишься мне белее, розовее и пухлее, чем Купидон, единственный сын пенорожденной Венеры.

Галунье благодарно подал протянутую ему руку. Действительно, Гонзаго выглядел потрясенным. Он с некоторым даже ужасом воззрился на Эзопа II, или Иону.

— Что это значит? — пробормотал Гонзаго.

— Это значит, что девушка, получив эту записку, поверит ей, — простосердечно объяснил горбун.

— Значит, ты догадался о наших замыслах?

— Я понял, что вы желаете заполучить эту девицу.

— А ты знаешь, чем рискует тот, кто проникает в иные тайны?

— Рискует неплохо заработать, — потирая руки, ответил горбун.

Гонзаго и Пероль переглянулись.

— Ну, а почерк? — понизив голос, спросил Гонзаго.

— Это один из моих талантов, — сообщил Эзоп II. — Гарантирую вам, его не отличить от настоящего. Стоит мне раз увидеть почерк человека…

— Это тебя может далеко завести. Ну, а как с этим человеком?

— О, этот человек такой большой, — рассмеялся горбун, — а я такой маленький. Его я подделать не смогу.

— Ты его знаешь?

— Довольно хорошо.

— Откуда?

— Деловые отношения.

— Можешь дать о нем какие-нибудь сведения?

— Только одно: вчера он нанес два удара, завтра Нанесет еще два.

Пероль содрогнулся. Гонзаго сказал:

— В подвалах моего замка имеются надежные темницы! Горбун не испугался его угрожающего вида и ответил:

— Э, переделайте их в винные, и вы сможете сдать их виноторговцам.

— У меня возникла мысль, что ты шпион.

— Неудачная мысль. У вышеупомянутого человека в карманах пусто, а у вас миллионы. И вы хотите, чтобы я вас предал ради него?

Гонзаго широко раскрыл глаза.

— Дайте мне приглашение, — попросил Эзоп II, указывая на последний билет, который все еще держал Гонзаго.

— Что ты собираешься с ним сделать?

— То, что надо. Отдам его этому человеку, и он исполнит обещание, которое я сделал вам от его имени. Он придет на бал к регенту.

— Бог мой, дружок! — воскликнул Гонзаго. — Да ты, по всему видать, великий негодяй!

— О, есть негодяи и поболе меня, — скромно парировал горбун.

— Откуда в тебе такой пыл служить мне?

— Я по своей натуре предан тому, кто мне нравится.

— И мы имеем счастье нравиться тебе?

— Весьма.

— И надо полагать, ты выложил тридцать тысяч экю для того, чтобы непосредственно засвидетельствовать свою преданность?

— Вы имеете в виду будку? — поинтересовался горбун. — Нет, это ради спекуляторства, ради золота, — и, ухмыльнувшись, добавил: — Горбун умер, да здравствует горбун! Эзоп Первый заработал полтора миллиона под старым зонтиком, а я пока учусь.

Гонзаго знаком подозвал Плюмажа и Галунье. Те приблизились, гремя старыми шпагами.

— А это кто такие? — осведомился Иона.

— Люди, которые пойдут с тобой, если я приму твои услуги.

Горбун отвесил церемонный поклон.

— Слуга покорный! — заявил он. — В таком случае откажитесь от моих услуг. Судари мои, — обратился он к обоим друзьям, — не трудитесь таскать за мною свои ржавые железяки, наши пути расходятся.

— Однако… — с грозным видом протянул Гонзаго.

— Никаких однако. Черт! Вы же не хуже меня знаете этого человека. Он резок, крайне резок, я сказал бы даже, груб. Если только он увидит со мной двух этих висельников…

— Убей меня Бог! — ахнул возмущенный Плюмаж.

— Да можно ли быть столь невежливым? — подхватил брат Галунье.

— Я либо буду действовать один, либо вообще не буду, — не допускающим выражения тоном объявил горбун.

Гонзаго и Пероль стали держать совет.

— Ты дорожишь своим горбом? — насмешливо осведомился принц.

— Не меньше, чем эти храбрецы своими ржавыми вертелами: я зарабатываю им на жизнь.

— Что-то мне подсказывает, что тебе можно верить, — сказал Гонзаго, пристально глядя на горбуна. — Ты мне подходишь. Верно служи мне, и я щедро награжу тебя. В противном же случае-Гонзаго не закончил и протянул горбуну приглашение. Тот взял билет и, пятясь, направился к выходу. При этом через каждые три шага он кланялся, приговаривая:

— Доверие монсеньора — великая честь для меня. Этой ночью монсеньор услышит обо мне.

Но когда, повинуясь тайному знаку Гонзаго, Плюмаж и Галунье последовали за ним, он бросил:

— Куда это вы, голубчики, куда? А наш уговор?