Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

— Накрой здесь.

— Да, барышня.

Берришон принес лампу и поставил на камин. Из кухни, что соседствовала с залой, донесся басовитый голос Франсуазы:

— Малыш, занавески плохо закрыты, задерни их! Берришон незаметно передернул плечами, однако поспешил исполнить приказание бабушки.

— Право слово, — пробормотал он, — можно подумать, будто мы боимся попасть на галеры.

Положение Берришона в каком-то смысле было схоже с положением Авроры: он ничего не знал, но страшно хотел узнать хоть что-то.

— А ты уверен, что он не вошел с задней лестницы? — осведомилась Аврора.

— Да можно ли хоть в чем-то быть у нас уверенным? — ответил вопросом на вопрос Жан Мари. — Вот горбун вечером пришел. Я его видел и пошел подслушать под дверью.

— Да как ты посмел? — возмутилась Аврора.

— Должен же я был узнать, вернулся мэтр Луи или нет. Не подумайте, что это я из любопытства.

— Что-нибудь ты слышал?

— Ничегошеньки.

Берришон постелил на стол скатерть.

— Но куда же он мог пойти? — неожиданно спросила Аврора.

— Ах, барышня, это известно только горбатому, — заметил Берришон. — И все-таки странно, что такой стройный человек, как господин шевалье, то есть я хотел сказать мэтр Луи, принимает у себя этого кривулю, скрученного, как пробочник. Мы все в полном недоумении. Он приходит через заднюю дверь, уходит когда вздумается…

— Но разве мэтр Луи не хозяин здесь? — попыталась возразить Аврора.

— Да уж хозяин, хозяин, — буркнул Берришон. — Он волен приходить, уходить, запираться с этим своим уродцем, ему хоть бы что. И неважно, что соседи вовсю чешут языки.

— Вы слишком много болтаете с соседями, Берришон, — заметила Аврора.

— Я? — возмутился мальчик. — Господи, как вы можете такое говорить! Значит, я болтун — выходит, так? Вот уж спасибо. Вы слышали, бабушка, — крикнул он, высунувшись в двери, — меня назвали болтуном!

— Я уже давно это знаю, — ответила славная женщина. — А к тому же ты еще и лентяй.

Берришон скрестил руки на груди.

— Ну что ж, хорошо, — объявил он. — Раз я — собрание всех пороков, меня надо повесить, и ждать, видно, этого недолго. А ведь я ни с кем ни разу и словечком-то не перемолвился. Просто, проходя по улице, я слушаю, что говорят люди. Разве это преступление? А вот слышали бы вы, что они говорят! Но чтобы я вступил в разговор с этими лавочниками?! Вот уж чего не бывало, того не бывало. Я, слава Богу, понимаю свое положение. Но, — уже тише промолвил он, — не могу же я запретить людям задавать мне вопросы.

— Так тебе задают вопросы, Жан Мари?

— И еще сколько, барышня!

— А какие вопросы?

— Весьма затруднительные.

— Но о чем же все-таки тебя спрашивают? — потеряла терпение Аврора.

Берришон засмеялся с невинным видом.

— Да обо всем. Кто мы такие, чем занимаемся, откуда приехали, куда уедем, сколько вам лет, сколько лет господину шевалье, то есть я хотел сказать мэтру Луи, французы ли мы, католики ли, собираемся ли мы обосноваться здесь, чем нам не понравилось то место, откуда мы уехали, поститесь ли вы, барышня, по пятницам и субботам, к какому священнику ходите на исповедь — в церковь Сент-Эсташ или Сен-Жермен-л'Оссеруа.

Жан Мари перевел дыхание и затараторил дальше: — И то, и се, и это, и другое: почему мы поселились именно на Певческой улице, а не на какой-нибудь еще, почему вы никогда не выходите из дому. Говоря на эту тему, госпожа Муанре, повитуха, сказала Гишардихе, что у вас одна нога сухая. А еще интересуются, почему мэтр Луи так часто уходит, почему горбун… Ах, — махнул Жан Мари рукой, — а уж горбун их так занимает! Мамаша Балао сказала, что у него такой вид, словно он якшается с нечистым.

— И ты, Берришон, сплетничаешь с ними! — укоризненно произнесла Аврора.

— Вот уж неправда, барышня! Кто-кто, а я умею держать язык за зубами. Но вы бы только послушали их, особенно женщин. Господи Боже, уж эти мне женщины! Да что там говорить, стоит мне выйти на улицу, и у меня сразу начинают гореть уши. «Эй, Берришон, херувимчик! — кричит мне лоточница, что торгует напротив. — Иди-ка отведай моего сиропа!» Надо сказать, барышня, он у нее очень вкусный. «Нет, этот ангелочек съест у меня немножко бульона!» — вступает трактирщица. А следом за ней торговка маслом, и та, что починяет скорняжные изделия, и даже сама прокурорша. Вот так-то! А я шагаю гордый, как подручный аптекаря. Гишардиха, Муанре, Балао, лоточница напротив, торговка маслом, скорняжница и все остальные только зря стараются. Но им хоть бы что. Вы бы послушали, барышня, как они ко мне липнут, — вновь рассмеялся Берришон, — и вам тоже стало бы смешно. Представьте себе эту Балао, тощую, черную, с очками на носу. «А она милашка и хорошо сложена». Это она про вас, барышня. «Ей, наверно, лет двадцать, да?» — «Не знаю!» — произнес Берришон не своим голосом, и опять перешел на фальцет: «Да, что она милашка, то милашка, — а это вступает Муанре, — и просто невозможно поверить, что она — племянница простого кузнеца. Ведь она ему племянница, цыпленочек, да?» — «Нет!» — рявкнул опять же басом Берришон.

И тут снова пропищал фальцетом: «Ага! Значит, она ему дочка? Так, ягненочек?» — «Нет!» Д барышня, хочу пройти, но как бы не так! Они окружают меня. Гишардиха, Дюраниха, Морен, Бертан… «Но раз она ему не дочка, то, значит, жена?» — «Нет!» — «Младшая сестра?» — «Нет!» — «Как! Не жена, не сестра, не дочь? Тогда, наверно, сиротка, которую он подобрал и воспитал из милости?» — «Нет! Нет! Нет!» — заорал во весь голос Берришон.

Аврора закрыла его рот ладонью.

— Берришон, ты солгал, этого не следовало делать, — тихо и печально промолвила она. — Я ведь и вправду сирота, он подобрал меня и воспитал из милости.

— Ну вот еще! — возмутился Жан Марк

— В следующий раз, когда они будут спрашивать тебя, так и ответь. Я вовсе не стыжусь. Зачем же скрывать благодеяния моего друга?

— Но, барышня…

— Разве я не девушка без роду и племени? — задумчиво продолжала Аврора. — Без него, без его благодеяний…

— Вот услышал бы это мэтр Луи, как он велит себя называть, то-то бы рассердился, — объявил Берришон. — Из милости! Благодеяния! Да как у вас язык поворачивается, барышня?

— Слава Богу, про него и про меня не говорят ничего другого, — почти прошептала девушка, и ее белоснежное лицочуть-чуть порозовело.

Берришон придвинулся к ней.

— Знаете, барышня… — неуверенно пробормотал он.

— Да?

— Нет, ничего…

— Говори, Берришон!

Мальчик не решался, и тогда она властным голосом произнесла:

— Приказываю тебе говорить! Ну, я жду!

Опустив глаза, Берришон мял салфетку, которую держал в руках.

— Ладно, — промямлил он. — Только это все сплетни, обычные сплетни. Они говорят: «Все понятно. Он слишком молод, чтобы быть ее отцом. Он ее так прячет, и поэтому он ей не муж…»