Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство

– Тогда вам бы следовало приехать сюда пятнадцатого мая, именно в этот день мы славили чудо.

– Оно произошло в здешнем фьорде?

– В Драмменс-фьорде. Святой Хальвард был родом из Лиера.

– Его подвергали преследованиям?

– Не его, а некую благородную даму, и будущий наш святой защитник пришел ей на подмогу своим луком и стрелами. За это ему надели на шею жернов и утопили, но он снова выплыл на поверхность, вместе с жерновом и стрелами. Такое вот случилось чудо.

– Жуткая история.

Епископ Николас приподнял бровь, и Хакон Бешеный быстро добавил:

– И все же отрадная.

Повисло молчание. Наконец Николас Арнарсон заговорил:

– Но вы ведь приехали не только ради этого?

– Нет, мы прибыли из Борга с вестью о скором приезде короля Хакона.

– Когда же он будет здесь?

– Как только уладит свои дела в Борге.

– Мы будем рады видеть его. Надеюсь, меня предупредят о точном времени, чтобы мы встретили его с надлежащим почетом.

Больше ничего сказано не было. Епископ велел своим людям приготовить покои для гостей и удалился. Хакон Бешеный, пока был в Осло, уже почти не видел славного епископа.

Довольно скоро у него сложилось впечатление, что доверие Николаса Арнарсона так просто не завоюешь. Вдовствующая королева тоже встретила его учтиво, но и в ее отношении к нему чувствовалось приветливое безразличие, в котором он поневоле угадывал известную недоверчивость.

Шведская королевна Кристин дочь Николаса красотою не вышла: маленькая, толстая, бледная, – и держалась тихо, как мышка. По деликатности люди звали ее скромницей, да ей и было отчего скромничать. Однако ж в глазах Кристин читалось уступчивое покорство. Она готова была смиренно принять в мужья кого угодно, лишь бы сей брачный союз послужил интересам королевского дома и народа Шведской Державы. Дед Кристин по матери был королем, а это обязывает.

– Роскошная женщина, – восхищенно сказал Хакон Бешеный королеве Маргрет, издали разглядывая ее племянницу. Кристин, круглая, как шар, сидела за ткацким станком, щурясь от света жировой лампы.

– Когда приедет король Хакон? – коротко осведомилась королева.

– У короля очень много дел в Борге.

С епископом Николасом королеве Маргрет говорить было, в сущности, не о чем, и спартанский ужин, каким ее угощали, тоже пришелся ей не по вкусу, поскольку же епископ вечерами рано отходил ко сну, она велела подать себе другой ужин, приготовленный собственным ее поваром. Сейчас, отщипывая жирные кусочки мяса и пальцами запихивая их в рот, Маргрет пристально наблюдала за льстиво улыбающимся Хаконом Бешеным, словно пыталась уразуметь, куда он клонит. Наконец она вытерла губы. Любопытно, как он воспримет то, что она скажет.

– Говорят, король взял себе наложницу. Не вздумай мне врать, Хакон Бешеный. Отвечай честно, правду ли сказывает мой посланец или он так плохо слушал, что надобно отрезать ему уши.

Хакон Бешеный возликовал. В свое время он с легкостью выяснил, кого вдовствующая королева отрядила в Борг соглядатаем, и, не входя в особый расход, отправил этого человека назад с «желанным» известием. Однако сейчас он прикинулся, будто изумлен и обескуражен осведомленностью королевы.

– Король молод, пользуется временем. В точности как отец.

– Значит, это правда. В точности как отец.

– Ты, королева, знаешь своего пасынка лучше, чем я.

– В нашем роду не заведено знать друг друга. Король Сверрир говаривал, что люди вроде нас чувствуют себя тем уверенней, чем они дальше друг от друга. С ярлами из рода Хладиров обстоит иначе?

– Мы добрые и искренние друзья, и в Бьёргвине, и в Нидаросе.

– Друзья? Пожалуй. Только вот искренние ли? Время от времени мы встречаемся, учтиво беседуем, но расходимся, держась начеку, словно корабли в ночи. Что, собственно, ты обо мне знаешь, Хакон Бешеный?

– Что я знаю?

– Да, что ты знаешь помимо того, что я травница, присланная шведским королем в дар Сверриру после победы при Фимрейте? Или лучше сказать – колдунья? «Избави нас от этаких даров», – твердили небось в Нидаросе, однако ж следили, чтоб по случаю именин и дней рождения к нам в Бьёргвин посылали другие подарки. Ну, Хакон Бешеный, искренний мой друг, когда у меня день рождения?

– В январе? Нет… в мае?

– Ошибся, оба раза, да, в общем, все равно. Я ведь тоже никогда и не вспоминала про твой день рождения. Кстати, когда он у тебя? Нет, не говори. Я попробую угадать. Мне думается, ты родился… в ноябре.

Хакон Бешеный искренне изумился.

– Правильно.

– А точнее, во второй половине ноября!

Откуда она знает? Насмехается над ним, что ли? Минуту-другую вдовствующая королева не сводила с ярла своего странно неподвижного взгляда.

– Ты – Скорпион, Хакон Бешеный. И жаждешь власти, так говорят магические книги. С человеком вроде тебя враждовать не стоит. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне, и оттого буду тебе льстить, говорить приятные слова – может, искренние, а может, и нет. Мне кажется, тебя интересует моя племянница, верно?

– Да, интересует.

Вдовствующая королева отхлебнула вина из кубка и сказала с каменным лицом:

– У тебя хороший вкус, Хакон Бешеный.

А в Борге король Хакон с Ингой жили в своем собственном, счастливом мире. Резкий восточный ветер приносил в дом речную морось, и постель становилась сырой и холодной, но они внимания на это не обращали.

Однажды пришли несколько человек и просили разрешения поговорить с Дагфинном Бондом. Был это некий Ингьяльд Бардарсон, отец девицы Боргхильд, и с ним двое свидетелей. Ингьяльд рассчитывал представить свое дело на тинге минувшей весной, но Гломма, как на грех, устроила в округе наводнение, у всех было по горло работы, и необходимой четверти местных бондов на тинге не набралось. Стало быть, придется ждать до осеннего тинга. Но раз уж король сейчас здесь, так, может, он рассудит?

Дагфинн заметил, что беспокоить короля судебным разбирательством прежде осеннего тинга можно, только если дело впрямь необычайно важное.

Чернобородый малорослый Ингьяльд отличался горячим нравом и большой напористостью. Дело касалось юноши по имени Свейнунг Торарсон, который писал висы его дочери Боргхильд. Имели место и тайные поцелуи – эти вот люди тому свидетели. Ингьяльд, понятно, наведался на хутор к Свейнунгову отцу и изложил свою жалобу. Однако старик Тор совершенно рассвирепел, выставил его за порог да еще и выбранил вдогонку на весь двор, так что отступать больше некуда.

Дагфинн Бонд осторожно обронил, не стоит ли обратиться с этим в церковный суд, но Ингьяльд решительно заявил, что не желает связываться со священниками. Сперва он хотел третейского суда, и оказалось это ох как непросто. Каждая из сторон выставила по шесть добропорядочных мужей – вот эти-то двенадцать человек и должны были вершить суд. Но когда все сказали свое слово, выяснилось, что ровно шестеро считают Свейнунга виновным и требуют наказания, а другие шестеро опять-таки полагают, что прекрасногрудая Боргхильд изведала не более того, чем могла ожидать обладательница этакой груди, и что Свейнунг совершенно не виноват. С подобным разладом Ингьяльд примириться не мог и теперь желал настоящего суда.