Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство

Вот так шли дни для Инги.

В ночь со вторника на среду Дагфинна Бонда разбудили дозорные дружинники. Дверь была приоткрыта, и канцлер увидел, что они приволокли какого-то перепуганного незнакомца: схватили, когда он пытался проникнуть в крепость, но терялись в догадках относительно его намерений. Вряд ли его целью было убийство короля – оружия при нем нет, да и взяли его в совсем другом крыле. Твердит, что хочет поговорить с канцлером, господином Дагфинном, хотя им-то сдается, что он это сейчас придумал. Чтобы поговорить с королевским канцлером, через стены по ночам не лазают. Тут недалеко в крепости ярлов человек Бранвальд, заплечных дел мастер. Может, разбудить его, пускай придет со своим инструментом?

Дагфинн Бонд оделся, вышел из опочивальни и присмотрелся к чужаку. Нет, прежде он никогда его не видел.

– Хочешь, стало быть, поговорить со мной?

– Да, господин. Я из голландских земель, зовусь Сигер.

– Слышу, выговор у тебя тамошний.

Дружинник шагнул к канцлеру и что-то шепнул ему на ухо. Господин Дагфинн повернулся к Сигеру и куда более резко спросил:

– У кого ты на службе?

Пленник, не задумываясь, ответил:

– У ярла Скули, господин, но я пришел сам по себе. Ярл не должен об этом знать. Потому я и пришел ночью.

– Чего же ты хочешь?

– По-моему, негоже подвергать красавицу Ингу мать короля великой опасности, позволяя ей нести каленое железо, когда есть от этого защитное средство. Я знаю секрет и открою его тебе, канцлер Дагфинн.

– Защитное средство? Какое же?

Сигер заговорил тише, словно посвящая господина Дагфинна в одну из величайших тайн природы:

– Завтра на рассвете ты повсюду увидишь этот секрет, господин. Сок травы, что растет на всех торфяных крышах, – вот мой секрет. Этот сок имеет защитные свойства, о которых никто почти не ведает. Натри им ее руки, и она не обожжется.

Господин Дагфинн молча смотрел на пленника. Затем вместе с начальниками караулов вернулся в опочивальню, а Сигера оставил под стражей. Закрыв за собой дверь, господин Дагфинн сказал:

– Этот человек определенно мошенник, и очень может быть, что его подослал ярл Скули. Но вот почему он явился с таким нелепым предложением? Не ловушка ли это?

– Может, они думают, что мы заинтересуемся и пошлем людей собирать по крышам эту траву, чтобы выяснить, правду он сказал или нет, – предположил один из дружинников, – а они проследят за нами: вдруг мы готовы пойти на обман. Небось и соглядатаев уже расставили.

– Ярл Скули не дурак, – заметил Дагфинн Бонд. – Возможно, он рассчитывает, что мы не пойдем в этакую простенькую западню и повесим голландца.

– Этот Сигер, – сказал дружинник, – наверняка слывет мошенником. Коли мы его повесим, на нас же и возведут напраслину. Дескать, он обучил нас всяким обманным трюкам, и повесили мы его, чтобы убрать опасного свидетеля. Хоть траву собирай, хоть его повесь – все едино: история до того странная, что непременно поползут слухи и посеют сомнения в честности испытания.

Дагфинн Бонд решительно встал и, выйдя из опочивальни, сказал Сигеру:

– Пожалуй, мы сделаем так: натрем тебе задницу этой травой и посадим на уголья, на часок-другой. Так как, не возражаешь?

Сигер побледнел.

– Не делай этого, господин.

– Или же мы тебя повесим. Согласен?

– Этого я и вовсе не хочу, господин.

– Тогда есть третий выход, о котором твои друзья не подумали. Мы отпустим тебя на свободу, целого и невредимого. Убирайся вон, откуда пришел.

Так и закончилась странная история с Сигером.

Назавтра рано утром Дагфинн Бонд имел продолжительную беседу с архиепископом Гуттормом. Говорили они о многом, и с глазу на глаз, но позже Гутторм призвал к себе епископов Бьёргвинского и Ставангского. Все услышанное им надлежало хранить в тайне.

И вот наступил четверг – день испытания. Начало назначили на девять часов, после утренней молитвы. Под торжественное пение хора, меж тем как мальчики-певчие помахивали кадильницами, все занимали свои места. Сначала король Хакон с Дагфинном Бондом и Гаутом Йонссоном. Затем ярл Скули с многочисленной свитой. Ярл со своими людьми и король со своими учтиво раскланялись. Никто не улыбался.

Ходили слухи, что на этот раз у людей ярла под плащами будет спрятано оружие, хотя в церкви такое было под запретом. Поэтому Дагфинн Бонд на всякий случай тоже разместил вокруг своих дружинников. У них под плащами уж точно было оружие, и большинство присутствующих догадывались об этом.

Архиепископ Гутторм, стоя у главного алтаря, наблюдал, как один за другим входили епископы и рассаживались по местам. Последним явился епископ Осло – Николас Арнарсон, встреченный с величайшим почтением; но он лишь смерил архиепископа Гутторма пристальным взглядом, словно что-то вызывало у него сомнения. Гутторм даже бровью не повел.

Наконец все расселись. Архиепископ Гутторм отслужил короткую мессу, снова запел хор, закурился ладан. Потом двое монахов внесли большой чугунный котел, до половины заполненный раскаленным жаром. Сверху лежал железный прут. Монахи поставили котел перед алтарем и отошли в сторону. Еще два монаха, каждый с кузнечными клещами, стали по бокам котла.

Двери отворились, и на пороге возникла Инга мать короля, в простой белой рубахе, бледная, но полная решимости; на миг она замерла, собираясь с духом. По церкви пронесся шепот – и воцарилась мертвая тишина. Инга спокойно подошла к котлу, затем отступила на семь шагов и остановилась. Монахи быстро подхватили клещами концы каленого прута, подняли его из котла и медленно направились к Инге матери короля.

Инга закрыла глаза, сосредоточилась. За краткие секунды, пока монахи шли к ней с прутом и еще не успели остановиться, – за эти краткие секунды перед ее внутренним взором промелькнула почти вся жизнь. Она видела Борг и Хакона сына Сверрира, слышала обрывки разговоров, вспомнила, как они познакомились, вспомнила роды и замечательного малыша, бегство и малыша, буран в горах и малыша, и как она прижала малыша к себе, когда Хакон Бешеный поднял забрало, и бегство от баглеров, и малыша… малыша, Хакона, малыша и Хакона… все сливалось в одно… и псалмы монахов звучали все проникновеннее, ладан… Хакон…

Внезапно Инга как бы проснулась. Протянула руки и обхватила прут, а затем прошла семь шагов к котлу и положила прут на место. Два первых монаха тотчас бросились к ней и наложили на руки повязку. Инга даже не поморщилась, ни звуком не выдала боли. Бледный и встревоженный Хакон бережно повел мать из церкви в королевские палаты. За ними последовали Дагфинн Бонд и Гаут Йонссон.

Все, кто присутствовал при испытании, поднялись, но не говорили ни слова. Кое-кто подошел к котлу, рассмотреть его получше. Теперь там стояли двое дружинников, наблюдая, чтобы люди не подходили чересчур близко и ничего не трогали. Кое-кто уже сделал определенные выводы, но предпочитал помалкивать. Иные тихонько перешептывались. Вправду ли железо раскалили докрасна? Этот вот прут – вправду ли им можно было обжечься? Долго ли монахи держали его на угольях, прежде чем внесли сюда котел? Кто наблюдал за испытанием – люди архиепископа Гутторма или дружинники Дагфинна Бонда? Монашеская ряса не доказательство; вполне могли быть и дружинники. Инге они, однако же, доверяли, она была честна и сама никогда бы не пошла на обман. Замечательная женщина! Не издала ни звука, но это еще не означает, что руки у нее не изуродованы. Может, на них сейчас жутко смотреть? Нет, это загадка.