Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт

Отпевание убитых длилось долго. Даргану надоело сидеть на толстом суку, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть на землю и пуститься в обратную дорогу, и пусть бы чеченцы продолжали свой ритуал хоть до завтрашнего утра, но тягучее песнопение неожиданно оборвалось. Джигиты подхватили трупы своих соплеменников за плечи и за ноги и понесли их к реке. Возле берега на воде покачивались несколько лодок, похожих на деревянные короба. Погрузив тела, чеченцы сорвали со спин ружья, быстро зарядили их, сделали несколько выстрелов и, повернув искаженные яростью лица по направлению к казачьей станице, выкрикнули злые проклятия. Затем они умостились в лодках и отчалили на свою сторону.

Дарган облегченно вздохнул. Через несколько минут они с Назаркой опять заняли места в казачьем строе, и отряд продолжил движение.

Вскоре путь снова преградил казак из секрета, перемолвившись с Чеботарем, он подскочил к Даргану, молча похлопал его по колену и исчез, словно и не появлялся. Стена камыша скоро раздвинулась, взглядам открылся небольшой луг, на котором паслись лошади, коровы и овцы. Показались белые хаты, стоящие на столбах, с крытыми чаканом крышами, с резными наличниками и маленькими окнами, с пирамидальными тополями – раинами, высившимися по всему периметру населенного пункта.

Софи повернулась к мужу, собираясь задать вопрос, и осеклась, тут же осознав его настроение. Дарган раздернул воротник на рубашке, привстал в стременах, казалось, он готовился уподобиться птицам, срывающимся из-под лошадиных копыт. Лицо казака побледнело, по щекам побежали красноватые полосы, таким взволнованным она не видела его ни разу.

– Вот мы и дома, Софьюшка, – сдавленным голосом прохрипел он.

– Это Стодеревская? – оживилась она.

– Родная станица… Вот, кажись, и добрались.

Дарган смахнул пот со лба рукавом черкески, поморгал воспаленными веками, затем оглянулся на табун, будто проверяя, все ли лошади на месте. Казаки понимающе заулыбались. Они не раз покидали родные места, чтобы через какое-то время возвратиться под отчий кров, и чувства, овладевшие их товарищем, были им ведомы.

– Даргашка, послать кого за твоими? – донеслось от передних рядов.

– Не надо, встреча будет веселей, – откликнулся тот.

Через малое время кто-то доложил:

– Кажись, без нас обошлось, все Даргановы и без доклада в передних рядах.

От станицы отделилась большая группа всадников и наметом помчалась навстречу казакам. Впереди рвал уздечку на строевом скакуне вихрастый парень в нательной рубахе и черных шароварах, не отставала от него девушка лет пятнадцати с разметанными волосами, в красной нижней сорочке, в каких им полагалось ходить только по дому. За ними спешили станичники, каждый в том, в чем захватило его известие о возвращении с войны героя-станичника. Наверное, казачок из секрета не утерпел и слетал домой, чтобы оказаться первым вестником, ведь до Даргана с боевых позиций казаки возвращались только после тяжелых ранений.

Мертвых хоронили там, где их застала смерть. Отряд остановился, всадники почесывали затылки, переглядывались друг с другом. Дарган тронул кабардинца и выехал чуть вперед, покосившись на грудь с начищенными орденами и медалями, он подкрутил светлые усы, сбил папаху на затылок. Софи, смущенно теребившая воротник платья, невольно залюбовалась бравым молодцем, ловко сидящим на выгнувшем шею скакуне.

– Брату-ука-а, родненьки-ий, – звонко разнеслось по лугу. – Живо-ой!

Девушка в красной сорочке поняла, что ей не удастся обойти вихрастого братца, который несся к Даргану пущенной из лука татарской стрелой, тогда она отправила вперед свой голос. Угадав ее уловку, казаки захмыкали носами и отвернули лица, чтобы не видеть крепкого молодого тела, просвечивающего сквозь тонкую материю. А парень, свесившийся с лошади, уже мял и тискал старшего брата, не уставая поскуливать верной собачонкой:

– Братука, мы тебя заждались… Матушка уж все глаза проглядела.

С другой стороны повисла на шее младшая сестра, накрыв казака вместе с папахой копной волос.

– Слава тебе, Господи, старшенький наш вернулся…

Наконец Дарган освободился от этих тисков, отстранил от себя брата и сестру и принялся жадно их осматривать. Лошади спокойно стояли бок о бок, будто понимали всю ответственность момента. Казак наслаждался видом кровных родственников, и на душе у него становилось теплее, словно ледяная глыба, наросшая там за эти жуткие годы, начала подтаивать.

– Ну все, хватит, задушите, черти, за два года вон как вымахали, – поправляя снаряжение, сказал он с дрожью в голосе. – Как там матушка?

– За порог вышла, тебя дожидается.

В просторной хате из трех комнат зависла тишина, в открытое окно вливался лунный свет, пахло чихирем, виноградом и каймаком. Дарган свесился с кровати, нашарил на табурете кулечек с ландрином, одну конфетку сунул женушке, вторую заложил за щеку себе. Желтый свет отражался от оружия, развешанного по стенам, подрагивал на коврах, на столе и стульях, он просачивался в другую комнату, в которой старались не шуметь бабка и мать, все еще не спавшие. Третью занимала младшая сестра, а брата переместили во флигель.

Встречу героя, а заодно и свадьбу три дня праздновали всей станицей, кому не хватило места за столами, поставленными во дворе, тот приходил, выпивал, сколько душа требовала, и уходил по своим делам или оставался ждать, пока не уйдет кто-то другой. Пляски были такими огневыми, что земля на подворье стала как каменная, песни пели от души, особенно про разбойника Стеньку Разина и казака Мингаля.

Но сильнее всех станичников поразила избранница Даргана. Когда она пошла танцевать, у многих открылись рты и долго не захлопывались. Нет, вовсе не потому, что на ней были богатые наряды и сверкали оправленные в золото драгоценные каменья – этим казаков удивить было трудно, да в них особо и не разбирались. Терцы обратили внимание на то, как ловко пришлая бабенка подстроилась под казачьи мелодии и с каким изяществом под них выплясывала. С этого момента станичные девки не отгораживали ее от Даргана цветастыми платками и по случаю надетыми праздничными бешметами, не извивались гибкими телами, завораживая завидного жениха искрами в темных зрачках. Поначалу же они старались вовсю, потому что у терских казаков признавались не бракосочетания, совершенные на стороне, хоть с благословения императоров и королей с попами и епископами, а лихие казачьи свадьбы, после которых разрушить семью имели право только смерть и сам Господь. Невеста преподала скурехам урок, какового они до сей поры не получали, а когда она одним махом выпила чапуру с чихирем и спела казачью песню, старики как один крикнули «любо». Недоверие и скованность у гостей прошли, свадьба покатилась колесом от цыганской брички.