Елизавета Дворецкая - Червонная Русь

– А я водяным прикинусь – самих всех перетоплю! – пробурчал Звонята и стал осторожно, чтобы ни комочка земли не уронить, спускаться с обрыва.

Как он добрался до воды, не слышал даже Ростислав.

Когда Ростислав вернулся в келью, Прямислава и Забела спали, привалившись друг к другу, и он не сразу решился разбудить свою невесту, хотя время не ждало. Глядя на нее, он на миг забыл обо всех нависших над ними бедах, сердце его переполняли нежность и жалость. Она была так молода, не старше иных девушек, которые только дожидаются женихов, но уже перенесла так много треволнений, узнала горечь и унижение измены, стала разведенной женой, так и не побывав, по сути, замужней женщиной. Даже при свете жалкого сального огарка ее точеное лицо поражало тонкой и одухотворенной красотой, и Ростислав мысленно клялся никогда и ничем не огорчить ее, если Бог все же не отнимет у него это сокровище.

Но стоять и любоваться было некогда. Наклонившись, он слегка коснулся губами нежной кожи на ее виске и шепнул:

– Просыпайся, свет мой ясный!

Прямислава вздрогнула, подняла голову и улыбнулась ему – так светло и ласково, словно они были не в монашеской келье, куда забились, как звери от собак, а в тереме, где их наконец-то оставили вдвоем после долгих и утомительных свадебных торжеств…

– Тише! – шепнул Ростислав, не давая девушкам ни о чем спросить. – Пойдемте.

– Куда?

– Увидите. На вот тебе, лебедь моя, надень-ка! – Ростислав вручил Прямиславе какой-то полотняный сверток.

Развернув его, она чуть не заплакала: кто бы знал, как же ей надоели чужие поношенные рубашки! Небеленую рубаху, которую носила какая-то девка из маленькой рыбацкой веси, догадливый Звонята снял с ивы, на которой она сушилась, там же, где утащил с отмели челнок с веслами. И правда, нарядная зеленая рубаха Прямиславы из тонкого сукна, с золотой вышивкой рукавов и оплечья весьма странно смотрелась бы в рыбацком осиновом челноке.

– Надевай, надевай! – шепотом торопил Ростислав. – Самой же платья жалко будет, сейчас через грязь ползком ползти.

Прямислава с тяжелым вздохом принялась развязывать поясок. Но Ростислав, увидев ее в грубой и еще влажной рубахе, неожиданно улыбнулся: ему вспомнилось село Ивлянка, клеть, освещенная факелами, и девушка в простой рубашке, которая сразу показалась ему прекрасной, как византийская царевна… И Прямислава, видя его улыбку, догадалась, о чем он подумал. На сердце у нее стало так легко и радостно, как будто они уже одолели все препятствия и благополучно миновали все бедствия.

– Давай, пошли! – Ростислав отворил дверь, и Прямислава вышла из кельи, без сожаления бросив на скамью последний остаток своего третьего по счету приданого.

Как три тени, они прокрались через темный двор спящего монастыря, скользнули к кладовым. Отец Ливерий ждал их у двери с ключом в руке.

– Идите, запру за вами, – торопил он. – Уж скоро к заутрене ударят, а мне дела много, пострижение у нас.

– Это кто же в монахи надумал? – мимоходом полюбопытствовала Забела. – Тут такое делается… Ой, кто это? – вдруг вскрикнула она.

В темном переходе внезапно обнаружилась темная фигура, и Прямислава похолодела: кто-то выследил их! Но этот кто-то вдруг упал на колени, цепляясь за руку Ростислава, и шепотом взмолился:

– Княже! Возьми меня тоже, смилуйся!

– Да ты откуда взялся? – Изумленный Ростислав вырвал руку. – Ты кто такой?

– Доброшка я, из Завадовой дружины. Меня тоже выдать хотят, а я ни туда ни сюда не хочу, – неразборчиво и непонятно бормотал тот, и Прямислава теперь тоже узнала третьего товарища Завады, бывшего с ним в ту роковую ночь, когда погиб князь Ярослав. Доброшка был еще совсем молодой парень, лет восемнадцати, с кудрявыми светлыми волосами, и его умоляющие голубые глаза были налиты слезами.

– Отец Ливерий вон предлагает, и надо бы соглашаться, жить-то хочется, я еще совсем молодой! – бормотал он, не вставая с колен и протягивая руки то к Ростиславу, то к Прямиславе и игумену. – А это какая же жизнь, недостоин я и не сумею, у меня невеста есть, Ярцева дочка, как же она теперь?

– Ты как узнал-то? – нахмурясь, спросил Ростислав, которого Доброшкина невеста сейчас совершенно не интересовала.

– Так я же не дурак! Я видел, отец игумен вас что-то двоих по двору водит, а девицы ваши в келье сидят. Знамо дело, без девиц вы никуда, но и в монастыре они же не останутся, монастырь-то мужской! Все спят или молятся, а мне ни сон, ни молитва не идут, все думаю, как бы мне от беды избавиться. Ну, а потом вижу, ты, князь Ростислав, по двору идешь, а на платье песок и земля, значит, где-то ты знаешь выход на волю! Возьми меня, княже, век буду тебе служить. В огонь кинусь, но только чтобы не так, зазря пропадать! Не убивали же мы никого, Завада хоть шел за тем черным бесом, а я-то просто за Завадой! Как же не идти, когда он у нас старший! Ну, княже, возьми меня, неужели бросишь человека пропадать?

– Челнок перевернется! – Ростислав вздохнул. – Ну, пойдем, беда с тобой! Только ты учти, с того конца райские врата тоже не ждут.

– Все лучше, чем на виселицу вверх ногами! – Доброшка оживился и сразу повеселел. Вскочив на ноги, он отряхнул подол и засуетился, пропуская девушек в кладовку, стараясь устранить с их пути все препятствия, норовя одновременно закрыть дверь и поклониться игумену: – Благослови, отец Ливерий, сделай милость! Увидимся или нет, а я твой раб до гроба!

– Бог благословит, чадо! – Отец Ливерий перекрестил всех по очереди, а потом стал прилаживать назад замок на дверь, закрывшуюся за Доброшкой.

Вскоре все четверо уже были в пещерке над берегом. Девушки шепотом стонали, пытаясь отряхнуть с лица, рук и платья прилипшую холодную глину и мокрый песок.

– Аж на зубах скрипит! – возмущалась Забела, старясь вытереть щеку, но только перенося на нее новый песок с руки.

– Ничего, пока целоваться не будем! – в досаде подгонял ее Звонята. – Давай быстрее, уже светает скоро! Ой, а это что за черта вы с собой тащите?

– Да уж не хуже тебя черт! – шипела в ответ Забела. – Водоросли-то сними с ушей, чисто водяной!

– Ой, рубахи на вас белые, увидят с того берега! – Ростислав снял с себя темный плащ и завернул в него Прямиславу.

– А теперь тебя увидят! – шепнула она. – Лучше уж нас – если что, за русалок примут. Еще бы волосы распустить, да мешать будут.

– Пусть лучше девок, это верно! – согласился сзади Доброшка. – Я бы увидел, точно бы подумал: русалки! Кому же в голову придет, что тут сама княжна!

– Спят небось! – Звонята, прищурившись, посмотрел в сторону темного стана, где уже погасли костры и высоко над луговиной появилась первая светлеющая полоска неба. – Самое сонное время перед рассветом: бывало, будят тебя на стражу, а глаза не продерешь, хоть убейте! Был бы конный полк хороший, вот сейчас бы на них из ворот и ударить! Так бы побежали, милые, что только за Галичем опомнились бы!