Стэнли Уаймэн - Французский дворянин

– Слова его величества – закон, – отвечал мой покровитель так громко и ясно, что слышно было всем. – Но дело, по которому пришел этот господин, первой важности и лично касается его величества.

Маршал Рец презрительно рассмеялся, остальные придворные были серьезны. Король капризно пожал плечами, но после некоторого раздумья, посмотрев по очереди на Реца и на маркиза, сделал последнему знак приблизиться.

– Зачем вы привели его сюда? – резко спросил король, искоса поглядывая на меня. – Он должен был быть арестован согласно данному мною приказу.

– Он принес известие, которое может сообщить вашему величеству только наедине, – отвечал Рамбулье.

Маркиз так значительно посмотрел на короля, что тот, как мне показалось, вдруг вспомнил о своем договоре с Рони и о моем в нем участии: он имел вид человека, вдруг очнувшегося.

– Чтоб не допустить этого известия до вас, сир, враги старались влиять на присущее вашему величеству чувство справедливости…

– Стойте, стойте! – воскликнул король, завязывая короткий плащ, едва доходивший ему до пояса. – Этот человек убил священника! Он убил священника! – повторил он твердо, как будто только сейчас получил достоверные сведения.

– Вовсе нет, государь, прошу ваше величество извинить меня, – возразил Рамбулье хладнокровно.

– Но дело очевидно, – сказал капризно король.

– А я смело заявляю, что это неправда.

– Но вы ошибаетесь: я слышал это своими собственными ушами сегодня утром.

– Не удостоите ли, государь, сказать мне, от кого вы это слышали?

Тут маршал Рец, счел нужным вмешаться.

– Неужели мы превратим покои его величества в судебную палату? – сказал он спокойно, будучи вполне уверенным в своем влиянии на короля.

Рамбулье не обратил на него никакого внимания.

– Но Брюль, – сказал король, – видите ли, Брюль говорит…

– Брюль? – возразил мой покровитель так презрительно, что Генрих удивился. – Но, конечно, его-то слову против этого господина вы поверили менее всего?

Это еще раз напомнило Генриху о порученном мне деле и о том преимуществе, какое получил бы Брюль при моем исчезновении. Король, казалось, сначала смутился, потом рассердился. Он выразил свой гнев в проклятиях и прибавил, что все мы – шайка изменников и что у него нет никого, кому бы он мог довериться. Моему спутнику удалось, наконец, затронуть его слабую струнку; немного успокоившись, король, не обращая внимания на возражения Реца, приказал говорить маркизу.

– Государь! Монах был убит за час до заката солнца. Мой племянник Ажан доложил вашему величеству, что как раз в это время и час спустя он был вместе с этим господином на его квартире. Так пусть же господин маршал поищет убийцу где-нибудь в другом месте, если он жаждет мести.

– Справедливости, сударь, а не мести, – вставил маршал Рец мрачно.

Он удачно скрывал охватившее его волнение – только нервное подергивание щеки выдавало его. Для него борьба эта была тяжелее, чем его противнику: совесть Рамбулье была чиста, а Рец был изменником и хорошо понимал, что каждую минуту мог быть уличен и подвержен каре.

– Позовите Ажана! – коротко сказал король.

– С разрешения вашего величества, позовем также и Брюля, – прибавил Рец. – Если вы, государь, намереваетесь поднять снова дело, которое я уже считал давно законченным…

Король упрямо покачал головой. Его лицо исказилось гневом. Он стоял, опустив свои хитрые глаза: он вообще редко прямо смотрел в глаза тем, с кем разговаривал, и это усиливало его обычную сутуловатость. В комнате было шесть-восемь крошечных собачонок. Король начал выбрасывать их по очереди из корзинки, где они находились, словно желая найти в этом занятии исход своему гневу.

Свидетели скоро появились в сопровождении нескольких лиц, в том числе герцогов Невера и Меркера, явившихся сопровождать короля на прогулку, и Крильона. Комната наполнилась людьми. Оба герцога холодно поклонились маркизу и вполголоса завели разговор с Рецем, который, по-видимому, старался убедить их ускорить ход дела. Казалось, они склонялись на его сторону, однако пожимали плечами, как будто дело для них было неважно. Крильон же громко кричал и бранился, желая узнать, в чем дело, а узнав, спросил:

– Неужели весь этот шум поднят из-за какого-то лысого монаха?

Генрих, пристрастие которого к монашеству было хорошо всем известно, злобно взглянул на него, но сдержался и резко обратился к Ажану:

– Ну, милостивый государь, что вы знаете по этому делу?

– Одно слово, государь! – воскликнул Рамбулье, прежде чем Франсуа успел ответить. – Прошу прощения, но ваше величество слышали рассказ Брюля: позвольте просить, как личного одолжения, позволить также и нам выслушать его.

– Что? – сердито воскликнул маршал Рец. – Неужели же его величество или мы будем судьями? Нам-то что за дело? Я протестую.

– А почему это вы протестуете, сударь? – возразил мой покровитель, с презрением обернувшись к нему.

– Молчите, господа! – воскликнул король. – Молчите, ради Бога! – продолжал он, окидывая взором все собрание; его глаза заискрились гневом, достойным короля. – Вы забываетесь! Я не желаю ссор в моем присутствии: иначе прочь отсюда! Вот так-то я лишился Квелюса и Можирона, я достаточно потерял и больше не хочу… Господин де Брюль! – прибавил он, выпрямившись и являясь на минуту настоящим королем, несмотря на всю свою невзрачность. – Повторите ваш рассказ!

Легко можно себе представить, что я испытывал, слушая этот спор. Страх и надежда попеременно овладевали мной, смотря по тому, чья сторона брала верх.

Но как ни сильны были во мне эти чувства, они не могли заглушить любопытства, когда был позван Брюль. Зная, что этот человек был сам виновен, я наблюдал, с каким лицом он предстанет перед всем собранием. Но он одинаково смело встретил взгляд и друга, и врага. Он был нарядно одет, причесан, завит по последней моде; вид у него был бодрый, красивый, непоколебимый.

– Я знаю только то, государь, – развязно сказал он, – что, случайно проходя мимо паперти во время убийства, я услышал крик отца Антуана. Он произнес только четыре слова отчаянным голосом. И это было, – тут он взглянул на меня, – это было: «Помогите, Марсак! Ко мне!»

– В самом деле? – воскликнул Рамбулье, предварительно взглянув на короля, как бы испрашивая у него разрешения на вопрос. – И это все? Вы больше ничего не видели?

Брюль покачал головой.

– Было слишком темно.

– И ничего больше не слышали?

– Ничего.

– В таком случае, – медленно продолжал маркиз, – мне кажется, что де Марсак арестован потому, что священник (упокой Господи его душу!) звал его на помощь?

– На помощь! – злобно воскликнул Рец.

– На помощь?! – удивленно сказал король.