Бернард Корнуэлл - Последнее королевство

– Никто из моих людей не сражался на кораблях, – сказал он, – они должны научиться. Пусть ты молод, Утред, но у тебя есть опыт, значит, ты знаешь больше их. Поэтому иди и учи их.

Я? Знаю больше его людей? Я ходил на "Летучем змее", вот и все. Я никогда не сражался в море, хотя Альфреду об этом не сказал. Вместо этого я принял его дары и отправился на южное побережье – так он двинул вперед пешку, которая однажды могла ему пригодиться. Для Альфреда самыми ценными фигурами на доске были, разумеется, его епископы, которым полагалось молитвами изгнать датчан из Англии. Ни один епископ в Уэссексе не голодал, но и мне не на что было пожаловаться, ведь у меня имелись кольчуга, железный шлем, и я выглядел как настоящий воин.

Альфред одолжил нам лошадей и отправил с нами отца Виллибальда, на этот раз не в качестве проводника. Он считал, что командам новых кораблей необходим священник, чтобы удовлетворять духовные потребности людей. Бедный Виллибальд. Его выворачивало наизнанку при малейшей зыби, но он так и не сложил с себя обязанностей пастыря, особенно по отношению ко мне. Если молитвы могут обратить человека в христианина, должно быть, с тех пор я уже раз десять стал святым.

Судьба правит всем. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что мои жизненные скитания образуют определенный узор.

Я ехал из Беббанбурга на юг, все время на юг, пока не добрался до самого дальнего берега Англии, откуда некуда было дальше идти: впереди уже не было англичан. То было мое детское путешествие. Став мужчиной, я отправился обратно, на север, мечом, копьем и топором расчищая себе дорогу назад, туда, откуда я начал. Судьба. Пряхи благоволят ко мне, во всяком случае берегут, и на этот раз они решили сделать меня моряком.

Я принял свой шлем и кольчугу в 874 году, когда король Бургред бежал в Рим. А весной Альфред ожидал прихода Гутрума, но тот не пришел, не пришел и летом, и Уэссекс стал ждать вторжения в 875-м. Гутрум должен был явиться, но он был осторожен, вечно ожидал худшего и потратил полтора года, чтобы собрать самую огромную датскую армию, какая когда-либо ходила на Англию. Рядом с ней Великая Армия под Редингумом была ничем. Нынешняя армия должна была прикончить Уэссекс и воплотить мечту Гутрума об истреблении всех англичан.

Тень Гутрума явилась в свое время, и когда это время пришло, три пряхи принялись перерезать ниточки, на которых держалась Англия, – одну за другой, пока страна не повисла на единственном волоске... Но эта история может подождать, а сейчас я просто хотел пояснить, почему мы успели подготовиться.

Мне достался "Хеахенгель". Как ни ужасно, корабль назывался именно так, что значит "Архангел". Судно, конечно, было не под моей командой, на нем имелся рулевой Верферт, командовавший пузатой посудиной: он ходил за море, прежде чем его уговорили править "Хеахенгелем". Воинов на судне возглавлял престарелый сукин сын Леофрик. А я что? Я попал в маслобойку.

Во мне не было необходимости. Все льстивые слова Альфреда о том, что я стану учить его моряков, были тем, чем были – просто словами. Но он уговорил меня послужить на его флоте в течение года, и я дал обещание, поэтому оказался в Гемптоне, имевшем отличный порт в узкой и длинной морской бухте. Альфред приказал построить двенадцать кораблей, и этим занялся корабельный плотник, служивший гребцом на датском судне – до тех пор, пока во Франкии не сбежал и не сумел вернуться обратно в Англию. Теперь едва ли осталось что-то, чего он не знал о корабельных сражениях, я же никого ничему не мог научить.

Корабельное сражение – чрезвычайно простая штука. Корабль – это кусочек суши на плаву. Значит, корабельный бой – это обычный бой на кусочке плавающей суши. Поставьте свой корабль борт о борт с вражеским, постройтесь клином и перебейте команду врага.

Но наш плотник был хитер и заметил, что у большого судна есть преимущество: у него команда больше, борта выше и могут защищать людей, как стена. Поэтому он построил двенадцать больших кораблей.

Сначала они показались мне странными: у них не было драконьих голов на корме и носу, зато ко всем мачтам были прикреплены распятия. Флотилией командовал олдермен Хакка, брат олдермена из Хамптонскира. Единственное, что он сказал мне по прибытии, – это сунуть кольчугу в промасленный мешок, чтобы она не ржавела; после чего отправил к Леофрику.

– Покажи-ка руки, – велел Леофрик. Я показал, и он хмыкнул. – Скоро у тебя будут мозоли, Эрслинг.

Это было его любимое словечко – "эрслинг", что означало "задница". А еще он иногда именовал меня Эндверком, что означало "боль в заднице". Он сделал меня гребцом, одним из шестнадцати на левом борту – левом, если стоять лицом к носу. На другом борту крепилось рулевое весло. Всего у нас имелось шестьдесят воинов: тридцать два из них гребли, если нельзя было поднять парус, на рулевом весле работал Верферт, а Леофрик сновал туда-сюда, призывая поднажать.

Всю осень и зиму мы гребли взад-вперед по широкому каналу Гемптона и выходили в Соленте – море на юге от острова Уихт. Мы боролись с приливом и ветром, водили "Хеахенгель" по бурным холодным волнам, пока не сделались сплоченной командой и не научились заставлять судно лететь над волнами. К моему удивлению, "Хеахенгель" оказался быстроходным кораблем. Я-то думал, раз он настолько больше, он будет гораздо медленнее датских судов, но он был быстрым, и Леофрик превратил его в смертоносное оружие.

Леофрик не любил меня. Но хотя он обзывал меня Эрслингом и Эндверком, я не отругивался, потому что не хотел умереть. Этот мускулистый, словно бык, низкий ширококостный человек со шрамами на лице легко раздражался, а меч его был так сточен, что сделался не толще ножа. Но Леофрику было все равно, потому что он предпочитал топор. Он знал, что я олдермен, но и на это плевал, как и на то, что я раньше служил датчанам.

– Единственное, чему могут научить нас датчане, Эрслинг, – сказал он, – это умирать.

Он не любил меня, но мне он нравился. По вечерам, когда мы набивались в какой-нибудь трактир Гемптона, я подсаживался ближе, чтобы послушать его насмешливые разговоры. Он насмехался даже над нашими судами.

– Двенадцать, – говорил он, – а сколько приведут датчане?

Никто не отвечал.

– Две сотни? – спрашивал он. – А у нас двенадцать!

Как-то вечером Брида втянула его в беседу о сухопутных сражениях, в которых он участвовал, и он рассказал о холме Эска, о том, как датский клин был смят одним человеком с топором – подразумевалось, что самим Леофриком. Он рассказал, как тот человек держал топор за середину топорища, потому что так легче вынимать его после удара; как щитом сдерживал врагов слева; как убивал их одного за другим справа; как потом схватил топор за конец топорища и принялся наносить ужасные удары, от которых ряды датчан сломались. Увидев, что я слушаю, он привычно фыркнул.