Паулина Гейдж - Искушение фараона

– Табуба, приветствую тебя на пороге этого дома от имени моего и твоего мужа, царевича Хаэмуаса, жреца Птаха, жреца Ра и повелителя твоей и моей жизни, – ясно и четко произнесла Нубнофрет. – Поднимись и поклонись ему.

С легким изяществом, сводившим Хаэмуаса с ума с тех самых пор, как он впервые увидел ее, Табуба поднялась на ноги. Она повернулась, и солнечный свет заиграл на серебряной диадеме, украшавшей ее голову. Табуба вновь опустилась на горячий камень, на этот раз перед Хаэмуасом. Едва заметным движением она прижалась губами к его лодыжке, и Хаэмуаса словно обдало жаром. Он почувствовал, как лицо заливает краска, а Табуба уже стояла перед ним и смотрела на него своими глубокими, густо подведенными сурьмой глазами, блеск которых не могла затмить золотистая краска, покрывавшая ее веки.

– Мы заключили с тобой брачный договор, Табуба, – начал Хаэмуас, всем сердцем надеясь, что при виде этих слегка приоткрытых, ярко накрашенных губ, при взгляде в ее огромные, исполненные тайны глаза он не забудет сказать положенные по обычаю слова. – Клянусь перед лицом Тота, Сета и Амона, покровителей этого дома, что я перед тобой честен до конца, подтверждением чего служит моя подпись в брачном договоре. Клянешься ли и ты в своей честности?

– Благородный царевич, – громко и подчеркнуто торжественно начала Табуба, – перед лицом Тота и Озириса, покровителей дома, где я когда-то жила, клянусь, что не имею другого живого мужа, клянусь также, что сообщила тебе истинную правду относительно владений, бывших ранее моей нераздельной собственностью, и подтверждением благородства моих намерений служит подпись, поставленная мною под брачным договором. Клянусь тебе.

За ее спиной Сисенет, уставший стоять неподвижно, незаметно переминался с ноги на ногу. А Хармин открыто улыбнулся, глядя на Шеритру. Казалось, что всех троих – Сисенета, Табубу и Хармина – обуяло какое-то безудержное веселье, словно в любой момент они могли разразиться хохотом.

«Чему здесь удивляться, – думал Хаэмуас, протягивая руку Табубе, – они просто счастливы. И я счастлив. Мне тоже хочется смеяться. Мне хочется схватить и задушить ее в объятиях самым неподобающим образом». При этой мысли он улыбнулся, а Табуба ответила на его улыбку прохладным пожатием тонких пальцев.

По обе стороны широкой дорожки, ведущей к дому, торжественно выстроились слуги. Вперед выступила Нубнофрет, вновь подав знак жрецу, что можно начинать песнопения. Служка шел впереди, и на разогретых солнцем камнях вскипали и шипели, убегая в траву, бело-розовые ручейки из молока и бычьей крови. Шествие возглавляла Нубнофрет, а слуги по обе стороны дорожки пали ниц, воздавая почести своей новой госпоже, что плавным шагом шла вперед, опираясь на руку царевича. Ее родня замыкала шествие.

Неспешно продвигаясь по усадьбе, они миновали главный вход в дом, где дорожка уводила в сторону, туда, где с северной стороны раскинулся сад, огибая тем самым незаконченную стройку. Быстро повернув голову, Табуба одобрительно взглянула на возводимое строение, потом ее лицо вновь приняло торжественное и серьезное выражение.

Когда они обошли дом, к шествию присоединился арфист Хаэмуаса. Он начал играть, и его приятный высокий голос сливался с заунывным пением струн и с гомоном множества птиц, как всегда, прилетевших к фонтану, чтобы напиться и поплескаться в воде.

Позади господского дома обширную территорию занимали домики для слуг, кухни, хозяйственные постройки, склады и амбары. Чуть правее, в окружении зеленых зарослей, виднелся дом наложниц. Его обитательницы тоже приветствовали праздничное шествие, облачившись в нарядные одежды. Хаэмуас обратился к ним с короткими словами приветствия, напомнил, что Табуба стоит выше их по положению и, пока она живет в их доме, ей должно оказывать почтение. Он было собирался добавить, что ее слово для них – закон, но вовремя прикусил язык, поскольку наложницами, как и всем хозяйством, ведала Старшая жена, то есть Нубнофрет. Отступив чуть в сторону, он подал ей знак. Нубнофрет медленно подошла к Табубе, взяла ее за руку и ввела в дом. Остальные последовали за ними.

– Теперь ты вступаешь в этот дом и попадаешь под защиту и покровительство его господина, – произнесла Нубнофрет. – И равно как ты ждешь от него доброты и снисходительности, так и он ждет от тебя верности и преданности – и телом, и душой. Согласна ли ты на это?

– Согласна, – ответила Табуба.

Раздался звон – это разбились горшки с молоком и кровью, которые жрец бросил оземь у самых ног Табубы, знаменуя тем самым, что положено начало счастливому и плодовитому браку. Все принялись хлопать в ладоши. Пройдя мимо Нубнофрет, Хаэмуас приблизился к Табубе и заключил ее в объятия.

– Когда достроят твои личные покои, мы еще раз повторим этот восхитительный обряд, – сказал он с улыбкой, – но, боюсь, пока тебе придется довольствоваться вот этими двумя комнатками. Прошу тебя пожаловать в свой дом, дорогая сестра. – И он поцеловал ее под громкий приветственный шум голосов собравшихся, после чего все ушли, и Табуба осталась одна.

– Уже прибыли нубийские танцовщицы, которых ты приказал нанять на весь вечер, – сказала мужу Нубнофрет, когда они шли к дому. – Представления не имею, что мне с ними делать, надо будет, наверное, поставить шатры в южной части сада. И вообще, мне необходимо еще переговорить с Ибом о том, где расставлять столы. – Она искоса бросила на Хаэмуаса отстраненный, холодный взгляд. «Ты совсем потерял голову, поддался обманчивому чувству, что вновь превратился в юношу, – казалось, говорили ее глаза, – а меня ждут важные неотложные дела».

И она быстро ушла, подгоняя радостно-возбужденных слуг. Шеритра тронула отца за руку. Он повернулся к ней. Подошвы сандалий сделались липкими от молока и крови, а запах этой смеси, густой и сладковатый, тяжелой волной разливался в жарком воздухе.

– Хармин только что сказал, что останется жить со своим дядей, – сказала Шеритра. – Я-то думала, он вместе с матерью переедет сюда, к нам. Может быть, у нас найдется для него уголок? Прошу тебя, отец!

Хаэмуас всмотрелся в эти светлые, исполненные мольбы глаза, густо подведенные сурьмой. Волосы Шеритра разделила на прямой пробор, и блестящие пряди спадали ей на плечи. Голову дочери венчала диадема царевны, и на ее гладком лбу восседала мрачная и подозрительная богиня Мут – хищная птица, крепко вцепившаяся когтями в тонкий золотой обруч, а сзади трепетали золотые перья Амона. На Шеритре было сегодня расшитое золотом полупрозрачное одеяние из мягкой ткани, не скрывавшей крошечную грудь и мальчишескую талию. Хаэмуас вдруг подумал, что еще совсем недавно его дочь предпочла бы одежду из ткани настолько плотной, что такой наряд стал бы в знойный летний день тяжким испытанием, а сама она ходила бы ссутулившись, тем самым словно стремясь оградить себя от излишне любопытных взглядов. Хаэмуас не мог бы сказать наверняка, но ему показалось, что она накрасила соски, – под покровом легкой ткани просвечивали два маленьких темно-золотистых пятнышка. Внезапная тревога охватила его, и Хаэмуас взял дочь за подбородок.