Паулина Гейдж - Искушение фараона

– Какая красивая, – прошептал Гори.

Хаэмуас кивнул, поджав губы.

Он с осторожностью приблизился ко второму гробу. Его страх несколько рассеялся, ведь в этой гробнице им уже удалось совершить столько таинственных открытий. Царевич лежал, как и подобает мужчинам, опустив руки по сторонам. Так же как и тело жены, его тело было обернуто обычными погребальными тканями. На нем был такой же амулет-оплечье из золота и бирюзы, и в первую минуту Хаэмуас не заметил, что в правой руке он что-то держит. Но вдруг он удивленно вскрикнул и наклонился пониже, чтобы получше рассмотреть находку.

– Гори! Здесь какой-то свиток, – сказал он. Хаэмуас наклонился над краем саркофага и с осторожностью коснулся свитка. Он был совершенно сухим и довольно твердым, прочным на ощупь. Тогда Хаэмуас надавил сильнее, так, что даже шевельнулась рука мертвого царевича.

– Царевич на самом деле не держит его в руках, – заметил Гори. – Тело забинтовано по всем правилам.

– Я вижу, – согласился Хаэмуас. – Похоже, свиток впоследствии пришили к бинтам, покрывающим руку. Смотри, я тяну, и рука начинает шевелиться.

Они выпрямились и в удивлении уставились друг на друга.

– Вот вопрос, – медленно начал Гори. – Одно дело – забрать свиток из гробницы, переписать, а потом вернуть на законное место, но совсем другое, если придется срезать находку с его руки, так ведь, отец? Мы никогда прежде не забирали ничего, что лежало в гробу, а только вещи из первого зала.

– Я знаю, – раздраженно перебил Хаэмуас. Его уже одолевала так хорошо знакомая страсть, и он с вожделением взирал на кусок папируса и на руку, словно обвившуюся вокруг свитка. – Если гробы были убраны и украшены подобающим образом, со всеми надписями и заклинаниями, что обычно наносятся на саркофаги, нам бы, я полагаю, удалось получить какие-нибудь разъяснения. Но здесь нет ни единого слова. Нет даже Ока, чтобы усопшие могли смотреть, что делается вокруг. Что же такого важного в этом свитке, что царевич распорядился прикрепить его к своему мертвому телу?

– Вопрос серьезный. – К ним подошел Пенбу. Не выпуская из рук перо и дощечку, он стал рассматривать лежащие в гробах мертвые тела. – Из этих надписей мне ничего не удалось узнать ни о бабуинах, ни о воде, изображенной на всех без исключениях картинах. А где, царевич, их сын? Может быть, он умер в другом месте и поэтому похоронен не здесь? – Он сделал паузу, но ответа не последовало, и Пенбу продолжал: – Смиренно, царевич, я выражаю тебе свои опасения. Молю, закрой гробницу, не нарушай покоя усопших. Не трогай свитка. Не нравится мне это место.

Хаэмуас понимал, что его писцу досаждает вовсе не затхлый воздух и не духота подземелья. Он и сам чувствовал себя неуютно, но в глубине души, спрятанное под гнетом беспокойства и неуверенности, жило страстное желание продолжить путь. Перед ним – драгоценный свиток, столь важный, что царевич приказал во что бы то ни стало похоронить его в гробнице вместе с собой. Вот главная тайна, окруженная целым сонмом менее существенных загадок. Во время своих экспедиций Хаэмуас находил огромное множество свитков, в основном тех, что выбросили за ненадобностью грабители, ведь такие свитки представляют интерес только для ученых. В них содержались, как правило, какие-нибудь рассказы или стихи, которыми усопший наслаждался при жизни и не пожелал расстаться с любимыми творениями после смерти, когда предстанет у трона Осириса. Иногда в этих свитках были обычные ученические задания, отлично выполненные в годы учебы, гордо хранимые всю жизнь. Или же хвастливые описания ценностей, собранных вельможей при жизни, подарков, кои он сделал фараону по случаю празднования нового года, списки рабов, привезенных из воинских походов.

Но это… Хаэмуас задумчиво провел рукой по свитку. Этот папирус символизировал некий неведомый священный мир, бесценный, безмерно важный для усопшего царевича, чьи хрупкие истлевшие руки с такой страстью сжимают свиток. «Я заслуживаю по меньшей мере права взглянуть на это сокровище, – думал Хаэмуас, внезапно охваченный мятежным духом, совершенно не свойственным его благородной природе. – Я восстанавливаю гробницы, тем самым воздаю усопшим почести, причитающиеся им по праву. Так пусть же этот человек на сей раз окажет и мне небольшую услугу, поможет моим стремлениям к новому знанию».

– Храм Осириса Неусера-Ра с нетерпением ожидает тебя, – с надеждой проговорил Пенбу. – Ты ведь не хочешь прогневить бога?

Хаэмуас оставил без внимания жалкую попытку своего писца воззвать к благоразумию господина.

– Гори, дай мне нож, – приказал он.

С той стороны, где в дверном проеме кучкой жались слуги, послышался недовольный ропот. Гори вынул из-за пояса короткий медный меч и передал отцу. Хаэмуас наклонился над гробом. Секунду он колебался, устремив глаза на лицо мертвого царевича и разглядывая его амулеты – висевшее на шее Око Гора, дарующее владельцу счастье и силу, а также пряжку Исиды, которая призвана охранять человека от демонов, нападающих сзади. Но вот, собравшись с духом, он склонился еще ниже, аккуратно взял свиток, туго натянув ткань, чтобы как следует проступили стежки, которыми он был пришит к бинтам на руке. Медный нож оказался очень острым. Хаэмуас перерезал все нити, удивляясь их прочности. При каждом движении рука мертвого царевича вздрагивала. Пенбу отошел в сторону, но Гори не отрываясь смотрел на то, что делает отец.

Хаэмуас удовлетворенно вздохнул и поднял вверх свое сокровище. Свиток был не слишком большим. Хаэмуас передал его Пенбу.

– Аккуратно заверни его в чистое полотно, Пенбу, – приказал он, – и сам отнеси домой. Не доверяй никому. Положи его ко мне на стол в кабинете и прикажи страже у дверей ни под каким видом ни одного человека и близко не подпускать к моей комнате. Я прочту свиток, потом ты его перепишешь, и мы вернем его на место. – «Если только он не представляет какой-нибудь особой ценности, – мысленно добавил он. – И тогда он останется у меня навсегда, будет храниться в моей библиотеке, а может быть, я передам его в Обитель Книг в Пи-Рамзесе. Царевичу он больше не нужен».

– Не нравится мне это, – откровенно заявил Пенбу, недоверчиво глядя на свиток, и Хаэмуас гневно обрушился на писца.

– Твои вкусы и предпочтения мне совершенно не интересны! – заявил он. – Ты – мой слуга. Запомни это, Пенбу, иначе придется тебе убираться из моего дома!

Пенбу побледнел, поклонился и вышел из погребального зала, не произнеся ни слова. У Гори был серьезный вид.

– По-моему, ты слишком суров с ним, отец, – заговорил он.

Хаэмуас бросил на сына раздраженный взгляд:

– Это тебя не касается, Гори. – Больше он ничего не сказал.