Синтия Хэррод-Иглз - Чернильный орешек

«Да как же он не понимает!» – с болью в душе подумала Мэри-Эстер. Она почувствовала, что слова Эдмунда вдребезги разбили то хрупкое счастье, которое сотворила музыка. Ричард нахмурился и свирепо посмотрел на Мэри-Эстер, а потом на двух маленьких девочек, отродье предательского брака его отца с этой самозванкой.

– Она их мать, а не моя! – с яростью выпалил он, резко дернув головой в сторону малюток. – Вот пускай они и пишут для нее песни, а моих она петь не будет!

И, швырнув гитару в неразожженный очаг, он стремглав бросился вон из комнаты, оставив за собой минутное неловкое молчание. Потом Алиса нагнулась и подобрала инструмент, погладив его, словно гитара была живым существом, способным испытывать боль. И эти простые движения прервали немую сцену.

– Ну-ка верни его, – спокойно скомандовал Эдмунд, перехватив взгляд Клемента. А когда управляющий ушел, он сказал Мэри-Эстер: – Он будет наказан за свою непочтительность. И впредь, полагаю, его следует держать еще строже. Итак, отец Мойс, не пора ли нам приготовиться?

«Но это же не поможет», – подумала Мэри-Эстер. Хотя она и понимала, что Ричарда следует заставить извиниться перед ней – ради его же собственной пользы и в назидание другим детям, – она боялась, что из-за наказания Ричард еще больше возненавидит ее.

За окнами Морлэнда по весенней зелени непрерывно струился дождь, заполняя ров и колотя по ласкавшим взор рядам асфоделей, желтых цветков, тесно растущих вдоль рва. А внутри дом был полон шума и суеты: домочадцы дружно торопились занести мебель обратно в помещение.

В большой спальне четверо служанок молча вели борьбу с матрасами, наполненными соломой и шерстью. У этих матрасов явно выработалось отчаянное желание – лечь где угодно, но только не на знаменитой кровати Баттсов. В руках служанок матрасы раскачивались туда-сюда, подобно какому-то пьяному восьминогому зверю. Это доставляло немалое беспокойство двум местным плотникам, все еще продолжавшим возиться с кроватью.

– Эй вы там, поосторожнее! Вы же так меня собьете! – крикнул старший из плотников.

Он стоял на самом верху приставной лестницы и пытался еще туже соединить сочленения бордюра, державшие на себе балдахин и занавеси. Сами же занавеси, новехонькие, из знаменитого красного узорчатого дамаста, с золотыми кистями, лежали в углу, на полированном дубовом полу. Они так и сверкали, словно скопление предзакатных туч, дожидаясь своего окончательного возрождения.

– Дикон, – крикнул старший плотник, – а не помог бы ты этим девочкам, пока они совсем не выбили из-под меня лестницу?

– Да как же я смогу-то? – брюзгливо отозвался младший и тут же ухватился за свою шапочку, над которой просвистел матрас. В третий раз отбросив свой деревянный молоток, он выругался, правда, сдержанно. – Ну вот, теперь я гвоздь потерял, черт его подери! Вообще-то эту кровать, должно быть, чертовски долго придется доводить до ума.

Он заглянул под кровать, извлек оттуда длинный деревянный гвоздь и яростно вколотил его в боковую раму кровати. Поверх нижних матрасов должны были лечь три перины, а потом еще и покрывала, гвозди же нужны были для того, чтобы ночью удерживать все это нагромождение от сползания на пол.

Одна из служанок бросила свой конец матраса и, задыхаясь, проговорила.

– Слушай, Дикон, посмотри, что ты творишь! Не молоти так по кровати, она очень старая и стоит больше тех денег, которые ты видел и увидишь за всю свою жизнь, если даже доживешь до пятидесяти.

Дикон искоса посмотрел на служанку с озорной ухмылкой.

– А ты не дерзи так, моя дорогая, а не то я сейчас подойду и покажу тебе…

– Что это ты мне покажешь? – захихикала служанка и стремительным движением сбила с него шапочку.

Молодой плотник вскочил, заранее разжигая в себе гнев, и попытался схватить ее. Но служанка легко увернулась, так что ему пришлось круг за кругом гоняться за ней вокруг матраса, который терпеливо держали три другие служанки. А потом дверь отворилась, и ворвался Пес. При виде такой забавы он вприпрыжку включился в игру, возбужденно лая. Его неуемный хвост с треском врезался в лестницу, выбив ее из-под старшего плотника, который полетел вниз, размахивая руками и ногами.

Мэри-Эстер, вошедшая в спальню следом за Псом, с тревогой закричала.

– Да поймайте же его, кто-нибудь!

Но не успела она договорить, как плотник приземлился на матрас всем своим весом, мигом притянув троих служанок к себе, а в итоге – на себя. Они безжизненно повалились, словно кегли, и матрас превратился в суматошную неразбериху приглушенных визгов и молотящих по воздуху рук и ног. Мэри-Эстер разразилась громким смехом.

– Ох, Господи, до чего же они смешные! А визгу-то, как от мышиного выводка! Дикон и Мэгги, ну помогите же им подняться. Только поосторожнее!

Дикон с готовностью ринулся вперед, вцепившись в самую гибкую талию, которую он смог углядеть.

– Одним-то все везет и везет, – бормотал он. – Как жаль, что Бен слишком стар, чтобы насладиться этим.

Мэгги, хихикая, помогала девушке справа привести в порядок ее одежду. Спустя мгновение из-под этого клубка появился взъерошенный Бен, одежда его была в полном беспорядке, но он улыбался во весь рот, что заставило Дикона заново оценить его возраст.

Немного успокоившись, Мэри-Эстер сказала.

– Итак, Бен, надеюсь, ты не ушибся?

– Нет, госпожа, только я бы предпочел, чтобы эта собака мне тут больше не помогала.

– Я его сейчас заберу. Я только заглянула посмотреть, как тут у вас идут дела. А теперь беритесь все снова за работу, не то вы так и к ужину не управитесь, а хозяин непременно захочет узнать почему. Давайте, давайте, девушки, ведь вы даже еще матрас не уложили.

Четверо служанок, явно оживленные этим стихийным перерывом, снова ухватились за углы матраса и опять принялись его раскачивать. Мэри-Эстер в раздражении прищелкнула пальцами.

– Дикон, брось ты хоть на минуту эти гвозди, возьмись за середину и помоги его направить. Вот-вот, немного повыше! Ну вот, дело и сделано, – и матрас действительно послушно утонул в рамс кровати, покоренный объединенными усилиями. – А теперь вы, девушки. Кольца хотя бы есть на этих занавесях? Ну ладно, тогда прикрепите их, и поживее. А ты, Бен, когда закончишь здесь, займись дверью в столовой: она немного заедает. А потом взгляни там и на стол. Тем временем в восточной спальне должны установить другую кровать, и ты сможешь зайти туда и собрать ее.

– Хорошо, госпожа.

– Вот и прекрасно. И больше никаких игр, у вас много работы. Пойдем, Пес.

Она вышла из спальни в зал. Он был одним из новшеств перестроенного дома. Большой зал, который прежде занимал основную часть дома на обоих этажах, теперь разделили пополам. Одна половина представляла собой вестибюль при входе и новую главную лестницу, изумительное творение из дуба, широкое и внушительное. Ее перила поддерживали вбитые в просверленные отверстия филенки, а сработаны они были самым лучшим резчиком Йорка, который искусно вырезал листья аканта, фрукты и ленты. Чуть выше уровня балясин поднимались на концах лестничных маршей стойки перил, а на их верху были вырезаны украшения в форме геральдических зверей. В основании же стоек красовались сидящие леопарды – фамильный символ Морлэндов, их разорванные цепи как бы «свешивались» через передний край стоек, переплетаясь с вырезанными там цветами, пшеницей и вереском.