Кристиан Жак - Дело Тутанхамона

– Не преувеличивай, Раифа! Без участия Европы сельское хозяйство не шагнуло бы вперед. Отныне выживание народа больше не зависит от разливов Нила! [43]

– Зато теперь феллахи круглый год гнут спину на полях, как настоящие рабы! Разве это прогресс? Зараза размножается в стоячей воде каналов, где крестьяне веками купались, стирали белье и мыли посуду. Раньше вода была чистой, а теперь она несет смерть! Паразит попадает в печень и селезенку, истощает организм, человек начинает мочиться кровью и умирает. За что нам любить тех, кто принес нам эту дрянь?

– Ты разве меня любишь? – спросил Картер и тут же поразился собственной наглости.

Сейчас девушка вскочит, убежит, и что тогда делать? И Ньюберри, и Питри, и Навиль стыдили его за грубость и бесцеремонность, однако, видимо, все без толку!

Однако Раифа не вскочила и даже рука ее по-прежнему покоилась в его ладони.

– Прости меня, – промямлил юноша.

– За что же, Говард?

– Я был чересчур прям.

– Не верю своим ушам! Сомнения тебе не свойственны. Ты не лукавишь? – Раифа смущенно улыбнулась. – Просто никто еще не позволял себе так вольно разговаривать со мной.

– Это потому, что в тебя еще никто не влюблялся!

Их пальцы переплелись. Говард не знал, что делать дальше. Как признаться в любви арабской девушке? Если бы он имел дело с англичанкой, то доверился бы своему чувству.

– Можно тебя нарисовать?

– Коран не велит. Мне вообще следовало бы носить паранджу. Сохрани меня в сердце своем, но не запечатлевай мои черты!

– Разве тебе не интересно, что получится?

– Нет. Ты сотворишь злого духа.

После обеда они снова гуляли. Раифа вспоминала об отце крестьянине, который умер молодым. Говард рассказывал о Норфолке.

Когда солнце стало клониться к западу, они набрали воды из колодца, чтобы Раифа могла омыть запылившиеся ноги. Вдруг она заметила, что у нее стерлась краска с ногтей и очень расстроилась: ведь теперь она могла стать легкой добычей злых духов и потерять чистоту! Девушка увлекла Говарда за собой к ближайшим домикам, нашла какую-то старуху и купила у нее кашицу хны. Хенна – похожий на бирючину кустарник с овальными листочками – в сезон усыпана гроздьями цветов. Их растирают в порошок, потом разводят водой и получившуюся краску используют в косметике или ведовстве.

Раифа присела на корточки и стала красить ногти. Говарду стало неловко. Казалось, будто он за ней подсматривает.

Вдруг послышался стук копыт, и девушка встрепенулась, как непуганая лань. Она вскочила и прижалась к стене глинобитного домика. В облаке взметнувшейся пыли возник Гамаль. На поясе у него висел хлыст из кожи гиппопотама.

– Я запретил тебе видеться с сестрой! – прорычал он.

– Раифа – свободная женщина!

– Английская собака! Хочешь осквернить ее?! – Гамаль поднял коня на дыбы.

– Я уважаю вашу сестру, – не дрогнув, спокойно произнес Картер. – Мы просто разговаривали.

Гамаль схватил хлыст и несколько раз щелкнул им в воздухе.

– Вот я сейчас тебя проучу, сразу пропадет желание болтать!

– Только трус нападает на безоружного человека! Дерись на кулаках, если осмелишься!

Гамаль отшвырнул хлыст и соскочил с коня.

Он был выше Картера и шире в плечах, только откуда ему было знать, что деревенские мальчишки в Англии учатся драться с малолетства! Говард познал некоторые приемы бокса на собственном горьком опыте и не раз применял на практике как разрешенные, так и запрещенные удары. Напрасно Гамаль презирал его! Хорошая драка всегда быстро заканчивается – два апперкота, в челюсть и в солнечное сплетение, застали египтянина врасплох. Он рухнул на колено.

Картер протянул ему руку:

– Помиримся, Гамаль! Будем друзьями.

Тот злобно сплюнул:

– Да возненавидит тебя Пророк!

Согнувшись от боли, Гамаль залез на коня и умчался.

Раифа разрыдалась.

Граф открыл «Таймс» и перечел статью о Судане. Обозреватели предсказывали большие потрясения и вспоминали о Китченере [44]как о единственном человеке в армии, способном навести в стране порядок. Почему-то на сей раз стук кованых сапог встревожил графа больше, чем обычно. Он обладал даром провидца, который обыкновенно отрицал, однако сейчас, при мысли о Судане, он явно предчувствовал кровопролитие.

Но жарким летом 1895 года, да еще в такой день, подобные размышления были совершенно неуместны! Ведь именно сегодня, двадцать шестого июня, в день своего двадцатидевятилетия богатый дворянин намеревался сочетаться браком с мисс Альминой Вомбвелл, хрупкой юной особой, словно сошедшей с картины кисти Греза. Свадьба должна была запомниться надолго – сначала пышное венчание в Вестминстере, затем – торжественный обед в «Лондонском Доме». Нежная Альмина в платье из розового газа, украшенного бриллиантами и изумрудами, выглядела в глазах гостей трогательной жертвой, приносимой великосветскому скитальцу, чтобы заставить его, наконец, заняться делами.

Вокруг шептали, что граф, дескать, решил остепениться. И пора бы! Причем счастью Карнарвона многие завидовали. Он обладал титулом, богатством и получил великолепное образование, его невеста имела красоту, ум и кроткий нрав. Они были идеальной парой. Их ожидал счастливый брак и рождение детей, которые по прошествии времени станут гордостью родителей.

Граф вроде и радовался, но тоска его не отпускала. В отличие от многих он мог не беспокоиться о будущем, но, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, грезил о морских просторах. А вот Альмина путешествовать не собиралась! Для нее Хайклер сам по себе являлся целым миром. Альмина мечтала родить мальчика и девочку, вырастить их в спокойной обстановке и быть наилучшей женой своему исключительному супругу. Альмина ничего не говорила, но граф пребывал в убеждении, что она хочет его перевоспитать и вместо невыносимого чувства пустоты и собственной никчемности внести в его жизнь милые отеческие хлопоты.

Он тосковал о временах, когда мог делать все, что ему заблагорассудится – месяцами болтаться в открытом море, ожидая шторма, чтобы помериться силами со стихией, знакомиться с сомнительными личностями в какой-нибудь Богом забытой дыре или просто плыть куда глаза глядят. Ведь странствие уже само по себе – цель! Но того Порчи больше не существовало. Его заменил великолепный Джордж Герберт, пятый граф Карнарвон.

Камердинер принес смокинг:

– Его сиятельству пора одеваться. Будет прискорбно, если его сиятельство опоздает!

– Кому прискорбно?

Камердинер поклонился и молча удалился.

– Ишь ты, прискорбно, – повторил граф. – А вдруг я не создан для брака?

С чувством вины он вспомнил нежные мгновения, проведенные рядом с Альминой. Граф был в нее по-настоящему влюблен и собирался жениться безо всякого принуждения. Однако сейчас ему ужасно захотелось сбежать отсюда, сесть на корабль и распрощаться с Англией навсегда. Но внутренний голос подсказывал, что побег, обычный для Порчестера, недостоин графа Карнарвона. Причина его отчаяния крылась в обыкновенном эгоизме. И чувство долга заставило молодого графа принять верное решение.