Джульетта Даймоук - Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

– Это так, – согласился де Гуитри, – и получил сожженное графство за свое поражение. У тебя не было поддержки. Но есть бретонцы и нормандцы, которые пресытились тиранией Незаконнорожденного и его жадностью.

– Никто не сможет победить его в сражении.

– Они смогут, – резко вставил Роджер, – и сейчас пришло время. Он занят войной на нормандских границах, и почти вся его армия с ним за морем. Если к нам присоединяться даны…

– Нет, – с силой возразил Вальтеоф. – Никогда не доверяйте данам. Бог свидетель, во мне течет датская кровь, но я не имею с ними ничего общего.

– Но если ты дашь нам свое имя и присоединишься сам, каждый англичанин поднимется, и мы снова будем сильны. Вильгельм – незаконнорожденный. Трон не для него.

Роджер ухмыльнулся:

– И мы, в ком течет дворянская кровь, должны подчиняться этому кровавому корыстолюбивому…

– Господи! – воскликнул Вальтеоф. – Твой отец был его кузеном, его близким другом. Как ты можешь…

Лицо Роджера покрылось безобразными красными пятнами.

– Я – не мой отец. Ральф подвинул ему вина:

– Ороси свое сердце, шурин. Мы должны закончить, меня ждет невеста. Граф Вальтеоф, мы собираемся поднять королевство. Мы думаем разделить его на три графства, одно – для тебя, одно – для меня и одно – для графа Роджера.

– Три графства? А кто будет управлять страной?

Медленная, таинственная улыбка появилась на лице Ральфа, как будто Вальтеоф прикоснулся к чему-то самому важному.

– Король – один из нас, может быть, ты, мой господин. И тут в голове Вальтеофа немного прояснилось. Он увидел с ужасом, во что его втягивают, чем стараются соблазнить, чтобы он к ним присоединился, поднял восстание, сразился с королем, пролил бы еще больше крови: в награду ему предлагают корону, которая ему совершенно не нужна. Его ум, одурманенный вином, старался ухватиться за какое-то решение, когда они смотрели на него в ожидании ответа. Он слышал шум, грохот посуды. Никто не знал, что обсуждалось здесь, никто не знал, что затевается государственная измена, и он, он должен что-то ответить. Он вспомнил тот день на берегу Нортумбрии, когда он сдался и вложил свой боевой топор в руки Вильгельма, и удивительную милость Вильгельма; он вспомнил, как сказал когда-то Торкелю, что если Вильгельм отдаст ему Эдит, он никогда не посмеет ему противиться. Он отодвинул вино и затряс головой, стараясь стряхнуть с себя опьянение, и затем глубоко вздохнул. Он посмотрел на них.

– Господа, – он знал, что голос его звучит хрипло от вина. – Вы плохо представляете, что затеваете, похоже, что сам диавол захватил ваши умы. Я верен, королю я доверился охотно, и взамен он дал мне леди Эдит, мою жизнь, и прибавил к моим землям Нортумбрию. Он сделал меня своим родственником и соратником, как я могу его предать?

Губы Роджера растянулись в ухмылке.

– Он не стоит нашей верности, твоей и моей, неужели такие вещи могут нас остановить?

Вальтеоф посмотрел на него с отвращением, как будто впервые увидел сына Фиц Осборна, тщеславного, гордого и жадного.

– Тебе не понравилась песня моего поэта о том, что эта ночь не подходит для свадебного пира, ну что ж, я говорю тебе, нет еще песни о сладости предательства. Даже язычники презирают предателей. Неужели вы отводите мне роль Иуды?

– Ты не считал это предательством, когда боролся в Йорке, – прорычал Ральф, – И перед этим ты клялся Вильгельму в верности.

– Я знаю, – Вальтеоф почувствовал, как жар заливает его щеки. У него было ощущение, что его загоняют в ловушку. – Но он простил мне это, и я поклялся никогда больше не поднимать свой меч против него снова, и я не подниму, – Он перевел взгляд с одного на другого, увидел их пораженные лица. Они были уверены в его согласии! Он разозлился, что они посвятили его в такое дело, считая само собой разумеющимся, что он согласится. Он наклонился вперед: – Разве вы не знаете, вы, нормандцы, что по нашим законам предатель платит своей головой? По крайней мере, ты, мой господин Ральф, должен был бы это знать.

Граф рассмеялся:

– Никто не может потерять свою голову, пока его не поймали, или он не струсил. О тебе я такого не думаю, Вальтеоф.

Он опять весь вспыхнул:

– Если бы это не была твоя свадьба… Но нет, мне не нужно оправдываться. Я не опорочу свое имя предательством. – Ему быстро представилась комната в Йорке и последнее наставление его отца: «С честью носи свой щит, белый, как лебединое перо». Хотя он и был тогда ребенком, в памяти все оставалось живым, и он задрожал. Бог знает, он уже достаточно зла совершил в Нортумбрии, чтобы прибавлять к этому еще и предательство. – Мое имя будет опозорено на весь христианский мир, – добавил он, окончательно отвергая их предложение, – и я не хочу такого клейма.

Они отшатнулись, и минуту никто не произносил ни слова. В зале ели, пели, смеялись, дикий шум наполнял все помещение, и никто, казалось, не замечал напряженного молчания за господским столом. Вальтеоф схватил чашу и снова выпил. Как-то ему надо выбраться из этого кошмара, сбежать невредимым из этой ловушки, а то, что это ловушка, он теперь точно знал. Он чувствовал на себе их взгляды, видел тревогу и страх на их лицах. После всего того, что они тут наговорили, позволят ли они уйти ему живым? Он огляделся: пестрые одежды, яркие хоругви на стенах, разукрашенные ставни, жар и дым, свет свечей, и он был благодарен тетке леди Эммы, которая в этот момент вошла в зал.

– Ваша невеста ждет вас, мой господин, – улыбаясь, сказала она Ральфу. – Прошу вас приготовиться для брачного ложа.

И снова вино пошло по кругу, и затем окружили Ральфа, и повели его в комнату, где он должен был раздеться. Там они закрыли дверь, и Роджер навалился на нее спиной.

Они убьют меня, подумал Вальтеоф, и огляделся в поисках лазейки, но их было четверо, а он безоружен. Святый Боже, если бы при нем был его боевой топор, он сразился бы с сотней нормандцев, но у него не было с собой даже ножа, он забыл его на столе. Его люди в зале, и из этой маленькой комнаты нет другого выхода, только через дверь. Но никто не двинулся, чтобы наложить на него руки. Вместо этого Шэлон де Гуитри налил вина в чаши на маленьком столике. И протянул одну Вальтеофу.

– Пей, мой господин.

Вальтеоф взял чашу и тяжело опустился на стул. Благоразумнее было бы отказаться, чтобы сохранить еще оставшуюся бдительность, но привычка взяла свое. Весь вечер он пил добрый английский эль, но это французское пойло сразу ударило ему в голову и скрутило его желудок, и все-таки он недостаточно выпил, чтобы найти выход из этого ужасного положения, из этого места и этой ситуации. Он безмятежно выпил и налил себе еще. Де Гуитри рассмеялся и переглянулся с Герленом де Пуасси. Ральф начал раздеваться, складывая свои тяжелые одежды на сундук, а де Гуитри вытаскивал из-под графа мантию, которая должна была покрыть наготу жениха. Роджер оставался у двери. Наконец, он произнес: