Джульетта Даймоук - Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

– Я поклялся и клятву не могу нарушить.

– Боже мой, не хочешь ли ты сказать, что все эти годы хотел на ней жениться, но не смел из-за какой-то дурацкой клятвы?

– Клятва – есть клятва. Если она хочет получить Дипинг и меня, она должна подойти первая.

Вальтеоф откинулся на стуле и рассмеялся:

– Ну надо же, Ричард, ты меня потрясаешь. Я знаю, что ты очень дотошный, но это слишком далеко заходит.

Голубые глаза Ричарда потемнели:

– Думай, что хочешь. Я – это я.

– Я поговорю с Ателаис, – покачал головой Вальтеоф, пораженный упрямством Ричарда.

Приехав в Нортгемптон, он нашел девушку и отвел ее в сторону.

– Ты же не собираешься провести всю жизнь, приглядывая за моими детьми. Я хотел бы выдать тебя этим летом замуж.

Девушка быстро подняла глаза. Ей уже было двадцать три года, и она удивлялась, что он до сих пор не говорил с ней на эту тему.

– А если я не хочу? Ты обещал не принуждать меня.

– Я и не собираюсь. Но ты должна понимать, что уже давно пришло время решить этот вопрос.

– Я нужна здесь.

– Я не могу этого отрицать, и графиня считает, что тебя трудно было бы заменить.

– Я живу здесь из-за тебя, – она бросила на него загадочный взгляд. – У меня никого здесь больше нет.

– Есть еще одна причина подыскать тебе мужа, который бы о тебе заботился. Ты женщина, Ателаис, – он улыбнулся, слегка коснувшись ее щеки. – И очень красивая. Было бы очень жаль, если бы эта красота не принадлежала мужчине.

Щечка под его пальцами покраснела.

– Я лучше бы отдал тебя де Рулю, чем кому-либо еще.

– Он что, просил моей руки? – вспыхнула Ателаис.

– Он говорит, что поклялся и не нарушит своей клятвы, но, тем не менее он очень хотел бы.

– Тогда он должен ко мне прийти.

– И если бы пришел, ты приняла бы его?

Она ничего не ответила, опустив глазки, но губки ее задрожали.

Вальтеоф присел, покачивая головой и смеясь.

– Спаси меня Бог, если я еще когда-нибудь встречу такую глупую парочку. Ради любви Божией, девочка, пойди и скажи ему то, что он сам должен тебе сказать. Я поеду с тобой.

– Нет, – она отшатнулась. – Так я не сделаю ни для кого, тем более для нормандца.

Он почувствовал, что его раздражают ее гордость, эта потрясающая глупость с обеих сторон.

– Он – лучший из нормандцев и лучший из друзей, и клянусь, глупая девчонка, что тебя ждет монастырь, если ты не примешь его предложения.

Она задохнулась:

– О, ты не посмеешь!

– Не посмею? Даю тебе немного времени на размышление! – Он оставил ее и сказал Торкелю с раздражением: – Не знаю, что я такого сделал, что под моей крышей собрались сразу две такие стервы.

– Большинство женщин – стервы, – цинично ответил Торкель, – и в большинстве своем пригодны только для постели. Ты поедешь на соколиную охоту сегодня, мой господин?

– Да, – ответил граф. – Во всяком случае, в лесу нет женщин.

Две недели спустя, за день до того, как он должен был поехать на свадьбу Ральфа Норфолка, у Эдит начались схватки, и она разродилась третьей дочерью, желтенькой маленькой девочкой, которая пронзительно кричала с момента своего рождения. Он услышал новость от Ателаис и еле скрыл разочарование. Перед тем, как войти к Эдит, он остановился и прислонился лбом к деревянной колонне в коридоре. О Боже, если бы только это был сын! Вдруг он понял, что рядом с ним находятся его слуги: Осгуд, у которого двое сыновей, они могли бы служить третьему поколению дома Сиварда, Оти, который мог бы передать свои знания внуку старого господина, Хакон, у которого тоже было двое сыновей и который желал такой же радости своему господину, – они все смотрели на него и жалели, потому что у него нет наследника. Он быстро прошел мимо них в комнату своей жены. Эдит лежала под белой медвежьей шкурой, в глазах ее была ярость.

– Еще одна девочка! – крикнула она хрипло. – Матерь Божия, неужели ты не способен сделать мальчика, мой господин?

Он хотел было преклонить колена около кровати, успокоить ее, возможно, успокоить себя, но ее слова, даже скорее ее тон, ударили слишком больно. Он хотел протестовать против этой несправедливости, крикнуть, что другая уже родила ему сына, и если есть какой-то недостаток, то не в нем, но он не смог бы этого произнести, не сейчас, во всяком случае.

– Ты не думаешь, – с трудом сказал он, – что я тоже хотел бы иметь сына для своих земель?

Она отвернулась, и, едва взглянув на маленькое существо, которое держала няня, он вышел вон из комнаты. В дверях к нему бросилась Ателаис, дотронувшись до его руки, она сказала:

– Мой господин, я сожалею. – И затем с гневом прибавила: – Как она может так говорить? Она тебя недостойна.

– Ателаис! – он развернулся и поднял руку, чтобы ударить, на ком-нибудь выместить свое зло, но сразу же опомнился. – Не смей мне больше говорить такие вещи!

– Я сожалею! – повторила она, и глаза ее наполнились слезами. – Она с усилием их сдерживала: – Надо бы сразу крестить ребенка. Она очень маленькая и слабенькая.

– Проследи за этим, – сказал он и выбежал во двор.

Накрапывал дождик, теплый, летний дождик, и он подставил ему лицо, радуясь возможности остудить свои пылающие щеки. Бог на небесах, что произошло с ним и с Эдит? Что привело их от любви, зародившейся в лесной хижине, к этой ужасной отчужденности? Он пошел по деревенской дороге, не обращая внимания на дождь, вдоль разбросанных по разным сторонам дороги домиков. Когда он проходил мимо дома Осгуда, слышал голос Альфивы и смех детей. У него тоже когда-то был сын, подумал он, и боль стала невыносимой. Он вспомнил об амулете Альфивы, который она с любовью повязала ему на руку. Эдит отбросила его в их свадебную ночь, и он не удивлялся, что с этого момента в его жизни начались несчастья, может быть, Альфива сделала еще чего-нибудь, чего он не знает. Он начал видеть цепь событий, вернулся к тем временам, когда королем бьш Гарольд, и ему захотелось, чтобы Англия осталась англичанам, чтобы Вильгельм удовлетворился Нормандией, чтобы его друзья и родные не погибали при Гастингсе, чтобы он никогда не отдавал себя в руки Вильгельма, никогда не ездил бы в Нормандию, не владел бы Нортумбрией, не убивал сыновей Карла. И если бы ничего этого не было, он никогда не остановил бы своих глаз на Эдит.

Он резко остановился, закрыв лицо руками. О чем он думает? Неужели он может представить даже возможность этого?

Дождик безмолвно накрапывал сквозь деревья, и становилось прохладно. Он снова был в лесу за деревней. Было так тихо, что в этот момент он подумал, что ничего не изменилось. Лес стоял такой же, как всегда: буки и дубы, ясень и остролист, точно так, как было, когда он бегал здесь мальчишкой. Но он не был ребенком, и дни эти уже прошли. Ему захотелось напиться, так напиться, чтобы ничего больше не имело значения, хотя бы на какое-то время. И вот тогда он вспомнил, что уже должен выехать на свадьбу, там он сможет напиться до забытья на законном основании.