Поль Феваль - Черные Мантии

Эшалоту очень хотелось присоединиться к игрокам, но тяжелая куртка и Саладен стесняли его движения. Заметим, что куртку он не снимал никогда, ибо рубашку прачка давным-давно оставила себе в уплату за ее стирку. Наконец он не выдержал, повесил Саладена на гвоздь, засучил рукава, подоткнул фартук и ринулся в бой. От его ударов шары градом сыпались в лузу. Но тут королева Лампион просунула в дверь бильярдной свое багровое лицо и произнесла:

– Господин Матье ждет вас!

Игроки мгновенно оставили кии, зрители повскакали с мест, Эшалот, употребляя его собственное выражение, вновь впрягся в Саладена, а Симилор в последний раз одарил пламенным взором Мазагран. Все были готовы исполнить любое приказание Трехлапого.

Господин Матье не любил ждать.

Сейчас он, привалившись к стене, сидел на столе в одной из задних комнат трактира. По словам тех господ, которым довелось беседовать с ним на равных, то есть на высоте привычного человеческого роста, Трехлапый имел вид весьма внушительный и, несмотря на свое увечье, держался с поистине королевским достоинством. Его боялись и им восхищались; этот исковерканный Ришелье темного царства внушал младшим офицерам и солдатам своей армии безграничное почтение.

Все вошли и молча встали вокруг. Каждый исподтишка разглядывал это окаменевшее лицо, поросшее клочковатой щетиной. Только женщины, рискуя вызвать буйную вспышку гнева, осмеливались приближаться к нему. Впрочем, всем было известно его необычайное пристрастие к женскому полу. Господин Матье нежно любил женщин. Слухи, ходившие о его любовных похождениях, немало способствовали его славе. На кокетство вошедших дам он отвечал снисходительной улыбкой. Подобное выражение лица бывает у кукольных злодеев в балаганчиках Гиньоля. Но кукла в натуральную величину – это уже страшно.

– Сегодня утром Фаншетта заработала свое перо, – хмуро произнес он.

– Допрыгалась! – раздались приглушенные голоса.

– А правда ли, мой миленький Трехлапый, – слащавым голосом спросила Софи Пистон, – что ты был добрым другом этой графини?

Лицо калеки передернулось. Тоном, не терпящим пререканий, он заявил:

– Мало ли с какими женщинами я был знаком!

Он развернул лист бумаги и спросил:

– Все ли здесь?

– Все, – прозвучало в ответ.

– День настал! – торжественно произнес господин Матье. Это сообщение не заключало в себе ничего необычного, ибо полчаса назад часы пробили полдень; однако все присутствующие восприняли его как большую новость. Собравшиеся оживились:

– Говорите, Черные Мантии!

Двери были заперты. Мы не можем скрыть тот факт, что при виде столь замечательной мизансцены Симилор пришел в необычайное волнение. Что же касается Эшалота, то мистерии Изиды, Элевсиса и Великой масонской ложи произвели бы на него менее устрашающее впечатление. И если, готовясь убить женщину, он вспоминал об убийстве Иоанна Крестителя, то сейчас ему казалось, что преступление это и в подметки не годится тем злодействам, что замышлялись в этой комнате. К счастью, Саладен был не в том возрасте, чтобы понимать это. Господин Матье объявил:

– Приказ первой степени: сопровождение Приятеля-Тулонца, надзор за герцогом и доктором. Оценивается в четыре миллиона франков в кредитных билетах Французского банка.

Восхищенный шепот пробежал среди собравшихся.

– Тише! – сурово приказал господин Матье.

И добавил, глядя в бумагу, которую он держал в руке:

– Приступим к распределению ролей.

Бумага содержала только список присутствующих; возле имени каждого стоял свой знак, напоминающий иероглиф. Во всем, что касается деталей, все полагались на великолепную память Трехлапого.

– Это дело непростое, – снова заговорил он. – Большой спектакль, множество статистов, переодевания и все такое прочее. Тулонец еще никогда не проворачивал подобных дел. № 1, Риффар!

Толстый щекастый парень шагнул вперед.

– Это твой дядя служит привратником в особняке Шварца?

– В некотором роде…

– Умолкни! Сегодня вечером ты будешь стоять у ворот особняка и наблюдать за прибывающими гостями. Вот имена тех, на кого следует обратить особое внимание. Запиши их.

– У меня хорошая память.

– Тогда запомни: господин Морис Шварц, господин Этьен Ролан, господин Мишель, коротко и ясно… господин Брюно… когда появится этот последний, ты скажешь: «Как же так получается, что подобная птица удостоила нас своим посещением?»

Как и в прошлую ночь, при имени Брюно раздались недоумевающие голоса:

– Да ведь это подсадная утка!

– Тихо! – крикнул Трехлапый. – Не вашего ума дело!

Все замолчали. Трехлапый назвал имена еще четырех мужчин и двоих женщин.

– Та же роль, что у Риффара, – произнес он. – Смешаетесь с толпой у ворот и, если понадобится, выступите свидетелями.

– Подумать только, сыграть свидетеля! – задыхаясь от радости, шепнул Симилор на ухо Эшалоту.

В ответ тот вздохнул:

– Ох, и куда только мы ввязались!

– № 8, Эшалот! – выкрикнул господин Матье.

– Здесь! – ответил бедолага, и вместе с Саладеном на спине выступил вперед.

С разных сторон посыпались плоские шуточки; но Эшалот надменно заявил:

– Единственно необходимость добывать пропитание невинному младенцу заставила меня сойти во мрак этого подвала, хотя природа и создала меня для света.

– Ты знаешь господина Шампиона? – прервал его Трехлапый.

– Немного… я продал ему на три франка карасей.

Он знает, что ты ходишь удить рыбу на канал?

Да, и в доказательство…

– Одиннадцать часов. Прибыть к господину Шампиону; сказать ему, что, возвращаясь с рыбалки, ты видел, как пожарники мчались к Ливри с криками: «Горит загородный дом кассира Шварца!»

– Вот смеху-то! – воскликнул Эшалот. – То-то он перепугается за свои удочки!

– Прошу извинить болтливость моего приятеля, – вставил Симилор. – Я делал все, что мог, но нельзя же зашить ему рот.

Все рассмеялись. Оскорбленный Эшалот гордо вскинул голову.

– Я сделаю все, что от меня потребуют, употребив всю данную мне от природы ловкость, – тоном оскорбленной невинности заявил он. – Я готов на все, кроме убийства, пролитие крови моего ближнего претит мне!

С этими словами он, словно патронташ, перекинул Саладена и поднес ревущего младенца к левой стороне груди, откуда выглядывало горлышко бутылки. Это движение произвело такое потрясающее впечатление, что все без исключения захлопали в ладоши и закричали:

– Браво, кормилушка!

– Симилор, № 9! – вызвал господин Матье. Горделивый взор, любезная улыбка, изящная походка – всеми этими достоинствами Симилор был наделен в избытке.

– Разве я не прав? – произнес он, выступая вперед. – Нельзя же отрекаться от товарища только за то, что у него нет твоих изысканных манер. Не первый раз мне приходится выгораживать его перед обществом.