Поль Феваль - Черные Мантии

Как он изменился! Говорили, что волосы его стали совсем седыми! Какое это имеет значение! Для нее он был по-прежнему прекрасен. Она снова увидит его улыбку! Господи! Господи! Она без сил опустилась на последнюю ступень лестницы.

Вокруг не было никого, кому ее внезапный приступ слабости мог бы показаться странным. Кто-то позаботился принять надлежащие меры предосторожности. Она не встретила ни вездесущего Домерга, ни несносную госпожу Сикар, имевшую привычку постоянно оказываться там, где ее менее всего желали бы видеть. Звуки бала почти не доносились до этой части дома. Но сейчас, когда Жюли охватил страх, даже эти отдаленные звуки придавали ей бодрости.

Помните ли вы поляну в густом лесу Бургебюс? Память Жюли воскресила перед ней эту картину, и она вновь увидела своего мужа, своего любимого, благородного молодого человека, которому выпала роль мученика. Солнце, пробивавшееся сквозь листву, играло в черных кудрях, обрамлявших его прекрасный лоб. О, разумеется, она любила его всем сердцем. Но сейчас этого было недостаточно. Каждая частичка се существа изнемогала от любви к нему.

Он был здесь, в нескольких шагах от нее; к чему медлить? зачем терять минуты? Она резко поднялась и быстрым шагом направилась к двери спальни. Дверь была приоткрыта. Холодными как лед руками она сжала пылающие виски и стремительно распахнула дверь.

Войдя в комнату, она медленно обвела ее затуманившимся взором. Никого. Внезапно жуткий вопль сдавил ей горло. Возле двери, ведущей в комнаты Бланш, почти на уровне пола она увидела хорошо знакомую зловещую фигуру Трехлапого, калеки с подворья Пла-д'Етен. Страшное лицо его словно окаменело и напоминало застывшую маску, покрытую всклокоченной щетийой.

В ужасе она отшатнулась и прошептала:

– Это не он!

В эту минуту в ее возбужденном мозгу билась всего лишь одна мысль: увидеть его. Все остальное перестало для нее существовать. Сейчас она не была ни женой барона Шварца, ни матерью Бланш; она была одна и свободна; сильные руки всепобеждающей страсти сжимали ее в своих объятиях. Она была готова на любой риск, никакие угрозы не смогли бы остановить ее, ничто в мире – ни святыни, ни дьявольские искушения – не воспрепятствовали бы ее порыву. И если– бы вместо этого несчастного перед ней был Андре, Андре-старик, Андре-прокаженный, Андре-преступник, она уже была бы в его объятиях! Но это был не он! Первым ее порывом было обратиться в бегство.

– Я пришел от него! – раздался мрачный голос, звуки которого, словно тяжелые грубые руки, легли на ее обнаженные плечи.

Она никогда не слышала, как разговаривает нищий с подворья Пла-д'Етен; голос, звучавший в ее воспоминаниях, совершенно не был похож на тот, который она только что услышала. И вес же слова, произнесенные Трехлапым, заставили ее вздрогнуть.

– Почему он не пришел? – прошептала она.

– Потому что сегодня, как и в те далекие времена, – отвечал он, – над ним вновь нависло обвинение, а значит, смертный приговор.

– Ах! – вскрикнула она, невольно впиваясь взором в калеку, чей голос пробуждал в ней противоречивые чувства и терзал ей душу. – Его вновь оклеветали! И снова его ждет суд!

Господин Матье в упор смотрел на нее; его холодные глаза сверкали, как два кусочка хрусталя. Чтобы не упасть, она вцепилась в стойку кровати. Ее поза, весь ее отчаявшийся вид являл странный контраст с ее роскошным платьем. У нее был взгляд затравленного зверя. Господин Матье отвел взгляд, но тут же вновь раздался его леденящий душу голос:

– Я заменяю его, сударыня, поэтому вам придется выслушать меня.

– Расскажите мне о нем! – умоляюще попросила она.

– В вашем доме, – вместо ответа начал Трехлапый, – сейчас происходят некие события, и вы, сами того не подозревая, находитесь в их центре. Всем, кого вы любите, грозит опасность…

– Я люблю только его, – простонала Жюли, бросаясь на кровать и заламывая руки.

И, словно очнувшись, со слезами в голосе воскликнула:

– О, мои дети! Дети мои! Мой Мишель, его сын! Моя маленькая обожаемая Бланш!

Руки ее дрожали, голос звучал надрывно. И все же, охваченная безумной страстью, она прошептала:

– Умоляю вас, расскажите мне о нем!

Из-под полуприкрытых век Трехлапого стальной молнией метнулся острый, пронизывающий взгляд. Внезапно его бледное лицо посерело, под глазами пролегли глубокие круги.

– Когда-то вы сказали ему, – тихо произнес он, – «во всем мире для меня существуешь только ты; и нет силы, способной отдать меня другому!..»

Она встала, тонкая и стройная; невысказанная страсть вдохнула в нее силы. Угасшая на миг красота, словно пожар, вспыхнула с новой силой. Она шагнула вперед: в ее широко распахнутых глазах читалось все, что творилось сейчас в ее душе.

Но взгляд ее натолкнулся на мрачную окаменелую маску. Откуда этот человек все узнал? Неразрешимая загадка терзала сердце Жюли.

В эту минуту она напоминала львицу. Грудь ее часто вздымалась; кровь яростно прихлынула к пылающим щекам; растрепавшиеся волосы буйной волной рассыпались по груди и плечам. Ее взор вопрошал. Вряд ли даже ученые, посвятившие себя классификации человеческих взглядов, смогли бы подобрать точное определение пронзительнейшему взору Жюли. Но ее яростно кричащий немой вопрос встречал лишь глухую стальную стену безучастности.

Ничего. Ни единого следа. Неужели именно этого странного человека Андре сделал своим доверенным лицом, неужели именно ему поведал свои самые сокровенные и мучительные тайны? Окна спальни выходили во двор; там уже давно стих стук колес экипажей. А когда умолкли звуки шарманки, раздался пронзительные выкрик:

– Волшебный фонарь! Спешите видеть!

Этот призыв звучал уже второй раз. Взгляд господина Матье устремился на стенные часы с боем, и он отрывисто произнес:

– Сударыня, через десять минут мы должны завершить наши переговоры!

Слова эти явно шли вразрез с желанием того, кто их произносил; они принадлежали не посланцу, но тому, кто его послал. Жюли не слышала, не понимала ничего, кроме того, что могло бы раздуть пламя ее безумной, угасающей надежды. Она сделала еще шаг, ее вопрошающий взор перешел со страшного, словно окаменелого лица калеки на его грудь, а затем и на ноги. Для нее Андре всегда воплощал силу; закрывая глаза, она видела перед собой его статную юношескую фигуру.

Острая тоска сдавила ей сердце, из груди ее вырвался стон. Это был не он! Она больше не хотела, чтобы это был он! Она остановилась, раздавленная тяжким грузом воспоминаний; чтобы не упасть, она была вынуждена прислониться к мраморному камину. Мозаичный паркет закружился под ее ногами, она вцепилась в каминную полку, и голова ее безжизненно поникла.

Там, внизу, в гостиной, улыбаясь гостям, она исчерпала все свои силы! И так она стояла, поникшая и разбитая, когда Трехлапый снова устремил на нее свой леденящий взор.